Все продается и покупается - Марина Серова Страница 4

– А у нас тут спор! – Алла подвинулась ко мне, но Ларик ее перебил:

– В двух словах, в двух словах! – замахал он по-пьяному руками. – Аркаша берется доказать всем женщинам мира, что можно остаться в ясном уме и твердой памяти, выпив залпом бутылку водки. Скажи, дружище?

Но ответила Ольга:

– Да что вы, ребята, бросьте, хватит чудить, тоже мне, гусары нашлись!

Вот как! Не скандал у них, оказывается, а почти пари, благородное дело. А Ольга-то масла в огонь подливает, да так неприкрыто. Интересно, что бы она пела, отважься на такое ее Ларик?..

Мне не хотелось участвовать в их полупьяном пари, и, сделав знак Алле, я совсем было уже собралась подняться, но она покачала головой и прижала палец к губам.

Ларик сходил к стойке и вернулся с пивной кружкой, опорожнил в нее бутылку водки.

– Огня! – потребовал Аркадий и сам включил шарики-светильнички в середине каждого стола, по своей малости света почти не добавившие.

– Как домой-то добираться будете? – укоризненно поинтересовалась Ольга и ковырнула вилкой куриную ножку, лежащую перед ней на тарелке.

Ларик поставил кружку перед лицом армейской национальности.

– Давай! – тряхнул рукой перед ним.

– Прошу прощения у честной компании за приготовления, которые не всем могут показаться приятными, – пробасил Аркадий.

Он коротко, по-прежнему пристально глянул на меня и придвинул ближе блюдце с нарезанным тонкими кружками лимоном. Достав из нагрудного кармана пиджака платок, тщательно вытер им совершенно сухие ладони и одну за другой выжал дольки, собирая сок в пустую рюмку.

– Алла! – не выдержала я, но она даже не повернулась.

Аркадий передвинулся на самый краешек кресла и, откинувшись назад, опустил затылок на его спинку. Алла подала ему рюмку с лимонным соком, и он, зажмурившись, медленными, уверенными движениями влил его в обе ноздри по очереди, не пролив при этом ни капли. Закрыв лицо платком, посидел так немного и резко выпрямился. В два ручья по щекам из его глаз стекали слезы и капали на белый воротник рубашки. Водку Аркадий пил медленно и спокойно, как воду.

Все! Не желаю я досматривать до конца это представление, и последствия меня не интересуют.

– Подойдешь ко мне, я у стойки, – шепнула я Алле и, освободившись от ее пальцев, вцепившихся в мое запястье, поднялась и отошла на прежнее место, к стойке.

Дядя Слава вопросительно приподнял брови, и я, поморщившись, объяснила ему:

– Чумятся по-своему...

Для него такое – серые будни.

Нет, и здесь достает меня скука! Не удалось от нее сбежать, уйдя из дома. Черт побери!

* * *

Не думал Стихарь, что замерзшая колея попортит ему столько нервов. Она оказалась труднопреодолимой даже для широких колес «Лендровера». Сбиваясь в колдобины, машина едва не садилась на брюхо, и, когда это произошло в первый раз, у Стихаря екнуло сердце, а под носом проступила испарина. Машина-то новая, ах ты!.. Кляня на чем свет стоит погоду, дорогу, собственную торопливость, погнавшую его по короткому пути, он старался править по струночке, но снежные переметы скрывали путь, обманывали, заманивали в ямы. Пришлось даже забуксовать в снежной каше где-то на полпути, а когда он справился и двинулся дальше, почувствовал, как майка липнет к взмокшей спине.

Дошел Стихарь до такой степени раздражения, что, когда сбоку, из темноты в свет фар вынырнули двое мальчишек, таща на палке перед собой какой-то горшок, он едва удержался от того, чтобы вместо тормоза не придавить педаль газа. Не обойдясь обычной матерщиной, Стихарь распахнул широкую дверцу и рванулся вдогонку – надрать бы уши и накостылять по шеям этим щенятам, сдуру сующимся под колеса...

Сварные ворота из листовой стали и массивных уголков оказались открытыми чуть ли не настежь, но это даже понравилось Стихарю, зажгло в нем злорадный азарт.

«Сейчас оторвусь на раззявах!» – с удовольствием подумал он, загоняя машину на просторный двор.

Оторваться было за что. Даже перед Губастым, будь он здесь, можно было сейчас пройтись старшим козырем.

– Эй, Трехгубый! – крикнул Стихарь, входя в помещение бывшего гаражного бокса, холодного и пустого, со старым тряпьем, развешанным на гвоздях, понатыканных в стены.

«...бый!» – отозвалось короткое эхо, и через секунду откуда-то, как из-под земли, раздался еле слышный многоголосый собачий брех.

– У, тля! – для начала обругал Стихарь единственную тусклую лампочку, висевшую под потолком на коротком проводе.

На эти слова, теперь уже не из-под земли, а из-за неплотно прикрытой двери сбоку, раздался надсадный, простуженный кашель и слова, произнесенные хриплым, недовольным голосом:

– Кой бес там матерится, а?

Это «а?» взбесило Стихаря еще больше. Он рванул на себя дверь, не придержал ее, грохнувшуюся от этого о стену, и широким, по-хозяйски неторопливым шагом вошел в комнату, в которой, кроме стола, стеллажа с телевизором, работающим с выключенным звуком, и топчана, застеленного старым кожухом, ничего не было.

– Вставай, Желудь! – процедил сквозь зубы Стихарь и брякнул на стол черную болоньевую сумку, придерживая ее рукой, чтобы то, что было в ней, не выкатилось на пол.

– Женечка! – тот, кто лежал на топчане, и не подумал выполнить приказание, отданное столь категорично. – Сколько раз здесь вас просили оставить свои блатные замашки и называть всех по именам? Мы не на зоне и не в обществе отморозков. Так что будьте любезны к людям обращаться по-человечески, в каком бы настроении вы ни изволили пожаловать.

Тот, которого назвали Желудем, окончив проповедь, спустил босые ноги с топчана, сунул их в валенки, стоящие рядом, и, поправив на себе расстегнутую телогрейку, воззрился на Стихаря до святости невинными глазами. Как ни зол был Женька, а не сдержал улыбки. Оскалиться, правда, постарался по-хищному. Волосы на голове Желудя в силу загадочных причин сползли сверху вниз – с темени и затылка, голых, как бабье колено, на впалые щеки и подбородок, заросшие многодневной густой, рыжей щетиной, начинающейся от самых глаз.

– Молчи, Сергей Иванович. – Стихарь даже нагнулся, чтобы взглянуть в эти белесые глаза попристальней. – Помалкивай, интеллигент херов. Если я скажу об этом, – он ткнул пальцем в направлении стола и сумки на нем, – Генералу, всю вашу чистоплюйскую компанию вместе с Губастым погонят отсюда сраными трусами!

Сергей Иванович, так и не опустив глаза, сморщился, как от кислого. Тогда Стихарь схватил со стола сумку, быстрым движением выхватил из нее и швырнул на колени Желудя человеческий череп.

Сергей Иванович, отбросив в сторону страшный предмет, вскочил, тут же наткнувшись на Стихаря. Женечка схватил его обеими руками за телогрейку, встряхнул так, что у того мотнулась голова, и выдохнул в давно небритое лицо: