Полужизни - Софи Ханна Страница 4

– Значит, в Линкольне вы пускали корни. Почему же переехали?

Уже открываю рот, чтобы соврать, но вовремя вспоминаю, чем закончилась выдумка про вывих лодыжки.

– Зачем вы задаете все эти вопросы? – недоуменно спрашиваю я, вытирая липкие ладони о джинсы. – Разве важно, почему я уехала из Линкольна? Я пришла поговорить о своем друге...

Закончить не дает распахнувшаяся дверь. На пороге стоит высокий худой юноша, на вид едва ли не школьник, с двумя кружками, в зеленую и коричневую полоску. Неужели кружки фарфоровые? Мне достается с зелеными полосками и сколотыми краями. – Спасибо, очень вовремя! – Сержант Зэйлер улыбается молодому коллеге, потом мне. Парень что-то шепчет в ответ и показывает на блокнот. – Судя по всему, никто не пострадал, – она устремляет на парня взгляд, значение которого мне не понятно. – Спасибо, Робби! – Едва Робби исчезает за дверью, Шарлотта вновь сосредоточивается на мне. – Пейте чай, Рут, и попробуйте успокоиться. Спешить некуда. Знаю, вы пришли по важному делу, и мы обязательно до него доберемся. Вопросы я задаю стандартные, переживать не стоит.

Иными словами, от вопросов не отвертишься! А я, дурочка наивная, решила, что Шарлотта Зэйлер человечнее других полицейских. Да после всех испытаний небось вырвала человечность с корнем и дыры листовой сталью залатала! Я сама пыталась сделать нечто подобное и понимаю, чем это чревато.

К счастью, о причине отъезда из Линкольна Шарлотта больше не спрашивает. Теперь она хочет выяснить, есть ли у меня работа. Я склоняюсь над чашкой, и пар от чая согревает лицо. До чего же приятно.

– Я работаю на моего друга, – сообщаю я.

– Как его зовут? – впившись в меня взглядом, уточняет Шарлотта.

– Я уже говорила.

– Эйден?

– Да.

– А фамилия?

– Сид.

– Чем же занимается Эйден?

– У него свой бизнес, «Багетная мастерская Сида».

– Да, я видела вывеску. Мастерская у реки, недалеко от бара, как же его...

– Да, там.

– И давно вы работаете на Эйдена?

– С августа.

– А прежде где работали? Сразу после переезда в Спиллинг?

«Скоро все это кончится, – успокаиваю себя я. – Даже пытки не длятся вечно».

– Сразу после переезда я не работала, а потом устроилась в Галерею Спиллинга.

– Багетчицей?

– Нет! – Я чуть не плачу. Как же мне надоел этот бессмысленный допрос! – В то время я понятия не имела, как делают багеты и рамы вообще. Этим занимался мой босс. Я была менеджером – общалась с посетителями и продавала картины. Когда перешла к Эйдену, он всему меня научил.

– И теперь вы умеете делать багеты! – Шарлотта Зэйлер явно рада моим успехам. – А в Линкольне чем занимались?

– У меня был собственный бизнес.

– Рут, я же не ясновидящая! – ободряюще улыбается Шарлотта.

– У меня было свое маленькое агентство по ландшафтному дизайну. Называлось оно «Райские кущи», – быстро отвечаю я, надеясь избежать дополнительных вопросов.

– От ландшафтного дизайна к багетам – вот так перемены! А как звали вашего босса в Галерее Спиллинга?

– Сол Хансард, – безжизненным голосом отвечаю я.

Шарлотта откладывает ручку с блокнотом и смотрит на меня, крутя кольцо на безымянном пальце левой руки. Кольцо золотое с бриллиантиком, обрамленным тонкими золотыми зубцами. «Помолвочное», – догадываюсь я.

Ее личное счастье меня не касается, и я отлично это понимаю. Это прекрасное доказательство того, как сильно меня изменила памятная поездка в Лондон.

Чем лучше себя знаешь, тем проще измениться, – именно так пишут в моих книгах по психологии.

– Значит, вы с Эйденом Сидом вместе делаете багеты в мастерской у реки. Вас как, не затапливает там? – бодро спрашивает Шарлотта Зэйлер. – Бар-то затапливает периодически. «Звезда» – вот как он называется! Я и вашу вывеску видела, «Багетная мастерская Сида», но решила, что бизнес заглох. Сколько ни проезжаю мимо, у вас постоянно закрыто и табличка висит.

Я пристально смотрю на Шарлотту Зэйлер. Все, мое терпение иссякло! Вскочив, я неловко толкаю столик и проливаю чай – больше из ее кружки, чем из своей.

– Эйден считает, что убил женщину по имени Мэри Трелиз, – во второй раз объявляю я. – Но мне точно известно: это не так.

– Скоро дойдем и до этого, – обещает Шарлотта Зэйлер. – Пожалуйста, Рут, сядьте и ответьте на мой вопрос: «Багетная мастерская Сида» еще не закрылась?

– Нет, не закрылась, – пунцовая от унижения, цежу я. – Мы с Эйденом работаем по шесть, а то и по семь дней в неделю. На табличке написано не «Закрыто», а «Прием по записи». Мелкие заказы нам неинтересны. Порой люди по часу выбирают раму и паспарту для одной-единственной картины. Если выслушивать каждого, много не заработаешь!

– Понятно, – кивает Шарлотта Зэйлер. – И кто ваши клиенты?

– Господи, какое это имеет значение?! Местные художники, музеи, галереи... Есть несколько корпоративных клиентов...

– Как давно Эйден занимается изготовлением багетов? Его мастерская появилась сравнительно...

– Шесть лет, – перебиваю я. – Что вас еще интересует? В каких школах учились мы с Эйденом? Девичьи фамилии наших матерей?

– Это – нет, а вот где сейчас живет Эйден, интересует. Он живет с вами?

– Да, фактически.

– Как давно?

– Два... нет, уже два с половиной месяца, – отвечаю я, а про себя добавляю: «С той ночи в лондонском отеле». – У Эйдена есть и своя квартира, совсем маленькая, при мастерской, хотя она больше похожа на склад. – Все, хватит, и так наговорила больше, чем нужно!

– Многим холостякам и в грязной пепельнице уютно! – ухмыляется Шарлотта Зэйлер. – Эйден снимает эту квартиру или он владелец?

– Снимает. – Я решительно откидываю волосы с глаз. – Предвосхищая следующий вопрос, сообщу: арендную плату он вносит своевременно.

Шарлотта скрещивает руки на груди и улыбается.

– Спасибо, Рут, спасибо за терпение! А сейчас, пожалуйста, расскажите об Эйдене и Мэри Трелиз.

Выдержала я этот странный экзамен или завалила – непонятно. Ллихорадочно беру себя за шиворот и уверенно сообщаю:

– Эйден ее не убивал.

– Позвольте уточнить еще раз: вам известно, что ни Эйден, ни кто другой не убивал женщину по имени Мэри Трелиз, верно?

Я киваю.

– Она цела и невредима?

– Да, можете проверить...

– Проверю непременно.

– ...и убедиться.

– Тогда почему Эйден считает, что убил ее?

– Не знаю... – Из груди вырывается тяжелый вздох. – Он не говорит.