В неверном свете - Карло Шефер Страница 4

Тойер не любил это здание. С него слетел весь глянец уже через несколько лет после постройки, а достойно стареть такие дома не умеют — в этом болезнь всех нынешних новоделов.

Концепция Зельтманна, разумеется, включала и запрет на курение во всех служебных помещениях, словно из-за этого лишения крепла злая хватка у сколоченных им групп. Тойера такая мера не задела — он сам уже несколько лет назад бросил курить вопреки всем общепризнанным моделям никотиновой зависимости. Штерн не курил вообще — берег здоровье, Лейдиг курил тайком — боялся матери. Зато Хафнер по-прежнему не вынимал изо рта сигарету и при необходимости готов был заткнуть сигнализатор дыма старыми носками. Вот и сейчас он дымил как паровоз, так как дама из прокуратуры еще не появилась.

Лейдиг не счел нужным менять свою элегантную позу только из-за того, что в кабинет вошли его коллеги и шеф: он развалился в кресле, положил ноги на стол и сцепил на затылке пальцы; одет он был безупречно, но старомодно — единственный ходил в костюме. Порой он излучал бездонную самоуверенность, но только тогда, когда рядом не было его матери.

Хафнер не мог или не желал отказаться от своей гипотезы. Он снова забубнил о «масленичном деликте». Но от него просто отмахнулись, не тратя времени на комментарии.

— Он зацепился за мост Теодора Хойса, — проговорил Штерн. — Значит, он не мог с него ни спрыгнуть, ни упасть, ни быть сброшенным, ведь тогда его понесло бы дальше, течение там не приведи Господь. Кроме того, там нашлись бы и свидетели происшествия.

Тойер кивнул.

Лейдиг, зевнув, сказал:

— Значит, он воспользовался Старым мостом или даже плотиной.

Хафнер упрямо потряс головой; было видно, как сильно его задела эта история.

— Мне вообще не нравится, что тут автоматически предполагается самоубийство. По-моему, вы боитесь тяжких преступлений.

Лейдиг, который тратил добрую половину своей молодой профессиональной жизни на то, чтобы донимать Хафнера, согласился, что он в самом деле опасается тяжких преступлений и не видит в этом ничего зазорного.

Тойер рассердился и попросил всех помолчать.

Вместо того чтобы глядеть в окно, что всегда помогало ему размышлять над проблемой, теперь он смотрел на крупную мальчишескую голову Штерна. В новых кабинетах, предназначенных для созданных групп и отремонтированных кое-как, Зельтманн повелел расставить столы в «способствующий общению» круг. Свежеиспеченный шеф группы ненавидел своего начальника уже за это. С первого же дня Тойер сантиметр за сантиметром выдвигал свой стол из круга, чтобы к лету вернуться на привычное место, однако уборщицы каждую неделю сводили на нет все его старания.

Он повернулся к окну и посмотрел на обширную новостройку, видневшуюся наискосок от полиции. Там сооружался огромный жилой комплекс, которому в Гейдельберге, с его нехваткой жилья, радовались все, кроме него. Он был нежно привязан ко всем старинным зданиям, был готов обнять каждый серый, без современных удобств домик, но жизнь двигалась дальше — лишь он оставался прежним Тойером.

— Мы должны выяснить, — проговорил он, заставляя себя наконец включиться в работу, — кем был погибший. Подождем, что скажут патологоанатомы, а затем провернем всю обычную процедуру. И вообще, вы действуете мне на нервы, — добавил он громче. — Вы ведете себя так, словно перед нами невесть какое преступление, требующее огромных мыслительных усилий!

Подчиненные слегка обиделись, зазвонил телефон, — два дурацких события одновременно.

— Первый звонит, — сообщил Лейдиг, бросив покорный взгляд на аппарат. — Это начальство.

— Меня нет! — рявкнул Тойер неожиданно для себя самого. — Сообщите ему, что у меня прихватило живот, что у меня понос. Хватит и того, что мне потом все-таки придется с ним беседовать.

Лейдиг взял трубку и включил динамик.

— Комиссар Лейдиг у телефона.

— Да, господин Лейдиг, хорошо, что вы всегда так быстро берете трубку…

Тойер не слушал, поскольку каждый служебный разговор с Зельтманном предварялся «человечной» частью, без которой шеф не мог обойтись. Он задумчиво разглядывал фикус, видневшийся сквозь клубы табачного дыма за письменным столом Хафнера, и сказал себе, что переставит несчастное растение к себе — словно канцерогенные завихрения не витали и в его пустом углу.

— …фрау прокурор сейчас у меня; она хочет лично ознакомиться с делом. Молодая и — как бы это определить — заражающая своей энергией дама ждет уже слишком долго. Я обсуждал с нашей хозяйкой города стратегию профилактики преступлений, и фрау бургомистр…

Тут даже Штерн покачал головой — хвастовство было слишком явным.

— …естественно, мне бы хотелось, чтобы наши сотрудники были готовы к выездному заседанию суда для осмотра места происшествия. Поэтому я прошу вас, господин Лейдиг (как хорошо, что у нас есть такие сотрудники), передать, это самое, трубку господину Тойеру!

— Мог бы сказать это сразу, — пробурчал Хафнер.

— Это самое? — переспросил Лейдиг с коварной кротостью.

— Да! Это самое! Господин Лейдиг, я бы просил вас не включать комнатный динамик Я… я просто этого не люблю.

— Не беспокойтесь, доктор Зельтманн, — успокоил его Лейдиг. — Мы беседуем совершенно приватно.

Штерн невольно прыснул и прикрыл рот ладонью, и даже Тойер испытывал удовольствие.

— Вот только господин Тойер, к сожалению, отлучился в туалет — ничего серьезного, не волнуйтесь, — продолжал Лейдиг.

— Ничего серьезного, — повторил Зельтманн, — это очень хорошо. Но господин Штерн…

Тот отчаянно замахал рукой, лопаясь от смеха.

— … или господин Хафнер тоже ведь были на месте происшествия…

— Тогда я передаю трубку второму из названных вами, — пропел Лейдиг и с ухмылкой протянул трубку.

Хафнер молодцеватым жестом схватил ее:

— Дама из прокуратуры может прийти в любое время. На связи Томас Хафнер.

В голосе директора зазвучал упрек.

— Вы все-таки слышали разговор! Иначе откуда вам известно, что она сидит у меня в приемной?

— Разобрался! Это самое! — отчаянно воскликнул Хафнер.

— Нехорошо, господа, нехорошо. Нет, нехорошо. Я ничего не имею против шутки. Сам порой грешу юмором. Но только, пожалуйста, не за счет других. Я очень вас прошу. Итак, сейчас я сам зайду к вам вместе с фрау прокурором и погляжу, что там у вас. Что уже сделано. Доверяй, но проверяй!

Он положил трубку, и, хотя ситуация явно осложнилась, четверо следователей, пожалуй, впервые за все время дружно расхохотались и почувствовали некоторую симпатию друг к другу.

— Надо проветрить помещение, — еле отдышавшись, воскликнул Хафнер. — Сейчас я немного проветрю. Симон, я не слишком тебя люблю, но это было…

Тойер знал, что такая грубость обидела Лейдига, и попробовал утешить его взглядом. Но молодой коллега не заметил его стараний.