Чума на оба ваши дома - Сюзанна Грегори Страница 4

– Сэр Джон начал догадываться, – ответил Август, его выцветшие голубые глаза буравили Бартоломью. – И видишь, что произошло.

– Старик выжил из ума. – Зычный голос Роберта Суинфорда, раздавшийся прямо над ухом, заставил Бартоломью подскочить от неожиданности. Август принялся раскачиваться взад-вперед и напевать себе под нос какой-то гимн. – Видите? Он не ведает, что несет. – Он положил руку Августу на плечо и махнул Александру, управляющему, чтобы тот отвел старика обратно в его комнату. Август шарахнулся от прикосновения.

– Я уведу его, – сказал Бартоломью, заметив смятение старика. – Хватит с него на сегодня. Я приготовлю ему поссет, это его успокоит.

– Да, вся эта пышность и долгая церемония помрачили его рассудок еще больше обычного, – сказал Суинфорд, с отвращением глядя на Августа. – Упаси нас Господь от безмозглого дурака.

– Упаси нас Господь быть безмозглыми дураками! – рявкнул Бартоломью, выведенный из себя нетерпимостью Суинфорда.

Собственная резкость удивила его. Обычно он не грубил коллегам. С неохотой он признался себе, что введение Уилсона в должность и слова старого Августа растревожили его.

– Да ну, Мэтт, – сказал Суинфорд, отбрасывая свою обычную грубоватую манеру. – Нам всем пришлось несладко. Не надо позволять бредням старого безумца разрушать наши надежды на новое начало. С тех пор как умер сэр Джон, рассудок старика совсем помутился. Ты же сам вчера это говорил.

Бартоломью кивнул. Позапрошлой ночью Август переполошил весь колледж – заперся в своей комнате и кричал, будто черти собираются сжечь его заживо. Он попытался вылезти в раскрытое окно. У Бартоломью ушло несколько часов на то, чтобы успокоить старика, а потом он вынужден был пообещать, что проведет остаток ночи в комнате Августа, дабы черти не смогли вернуться. Утром разгневанный Август растолкал его и осведомился, что это Бартоломью делает у него в комнате без приглашения.

Старик прекратил раскачиваться и уставился на Бартоломью с лукавой улыбкой на лице.

– Только смотри, Джон Бабингтон, спрячь ее хорошенько.

Суинфорд досадливо крякнул.

– Уложи его в постель, Александр, и прикажи кому-нибудь из слуг посидеть с ним. Бедняга последнего ума лишился.

Управляющий бережно повел Августа к северному крылу колледжа, где жили коммонеры. До Бартоломью донесся голос Августа, который уверял Александра, что не хочет ужинать, поскольку только что закусил жирной крысой, которую поймал на выходе из зала.

Суинфорд положил руку на плечо Бартоломью и повернул его к церкви Святого Михаила.

– Зайдете к нему потом, Мэтт. Нам пора в церковь.

Бартоломью подчинился, и они вдвоем зашагали по Сент-Майкл-лейн к Хай-стрит. Церковь осаждали толпы людей, привлеченных, вне всякого сомнения, надеждой на новую раздачу монет.

Они прокладывали дорогу сквозь толпу, то и дело ловя на себе враждебные взгляды собравшихся. Не прошло еще и месяца с последней стычки между университетскими и горожанами, после чего повесили двоих молодых подмастерьев, зарезавших студента. [9]Страсти до сих пор не улеглись, и Бартоломью вздохнул с облегчением, когда добрался до церковных дверей.

Отец Уильям уже начал служить мессу, тараторя слова со скоростью, которой Бартоломью никогда не уставал поражаться. Монах взглянул на опоздавших, поспешивших занять места у алтарной преграды, но никаких признаков недовольства не выказал. Брат Майкл, несмотря на воркотню во время церемонии в колледже, отлично вымуштровал свой хор, и даже шум толпы, собравшейся снаружи, поутих, когда ангельские голоса взмыли к церковным сводам.

Бартоломью улыбнулся. Сэр Джон любил хор и нередко давал ребятишкам монетку-другую, чтобы они пели во время обеда в колледже. Интересно, у нового мастера найдется несколько лишних пенни на музыку, которая скрасит долгие зимние вечера? Он украдкой бросил взгляд на Уилсона: как ему пение? Коленопреклоненный Уилсон склонил голову, но глаза его были открыты, а взгляд устремлен на руки. Бартоломью пригляделся – и едва не расхохотался в голос. Уилсон подсчитывал что-то, загибая пухлые, унизанные кольцами пальцы. Мысли его были столь же далеки от музыки Майкла и мессы Уильяма, как, должно быть, и мысли Августа.

В церкви становилось душно от множества набившегося в нее народу. Начали расползаться самые разнообразные ароматы: резкий запах сукна, пота, ладана, немытых ног и, как обычно, затхлый дух с реки, пробивающийся сквозь все прочие запахи. Время от времени сквозь какое-нибудь незастекленное окно тянуло прохладным ветерком, который приносил собравшимся секундное облегчение. Несмотря на скороговорку отца Уильяма, церемониальная месса была долгой и почти невыносимой для горожан, не знавших латыни. Люди заскучали: сначала они переминались с ноги на ногу, пытаясь дать отдых ноющим от долгого стояния ступням, потом принялись возбужденно шушукаться.

Наконец месса закончилась, и Уилсон первым двинулся из церкви в колледж на праздничный обед. Небо, почти весь день ярко-голубое, начало хмуриться. Бартоломью поежился: после духоты внутри на свежем воздухе показалось зябко.

Толпа горожан за стенами церкви разрослась, привлеченная великолепием и роскошью. Бартоломью видел, что они недовольны и возмущены богатством, о котором кричали мантии многих ученых, и их мнимым превосходством. Пока процессия с Уилсоном во главе тянулась из дверей, Бартоломью расслышал сказанные вполголоса слова, что бездельники ученые-де обдирают город как липку. Эти замечания звучали громче и громче по мере того, как толпа набиралась уверенности.

Сознавая, что нарочитая демонстрация богатства колледжа Святого Михаила может отвратить от него горожан, Уилсон приказал одарить бедных мелкими монетами в честь избрания его на новую должность. Кинрика вместе с другими слугами, которым велели раздавать маленькие кожаные мешочки с мелочью, едва не затоптали, когда толпа нахлынула на них. Всякое подобие порядка немедленно исчезло. Те, у кого доставало сил пробиться вперед, пригоршнями хватали деньги. Замелькали кулаки, и слуги поспешно отступили, оставив толпу драться из-за монет.

Бартоломью увидел, что студенты начинают сбиваться в кучки. Некоторые были вооружены палками и небольшими ножами. Он торопливо велел им расходиться по своим колледжам и пансионам. Спровоцировать городскую драку ничего не стоило. Один вид группы вооруженных и рвущихся в бой студентов мог дать повод для полномасштабного побоища.

Большинство забияк разошлись, многие – с недовольным видом, но Бартоломью заметил, что два студента из Майкл-хауза, братья Оливеры, еще снуют туда-сюда. За считанные минуты они сколотили группу из по меньшей мере тридцати облаченных в черные мантии школяров. Кто-то из них был из Майкл-хауза, но основная часть училась в других колледжах и пансионах.