Любимый жеребенок дома Маниахов - Мастер Чэнь Страница 4

— Эй, а где же был акрополь?

— Как это где, подними голову — там и был. И есть. Они там теперь живут.

— Посмотри, очаг сохранился, даже кремень возле печки так и лежит…

— А это что за штука с полукругом колонн? Так, а ведь тут неплохие купола, почти целые… Прокопиус, где ты? Скажи.

— Баня, — подтвердил Прокопиус. — Настоящая. С проточной водой. Вода шла вот здесь, и уходила в эти трубы… (Тут Прокопиус замолчал и двинулся шагом вдоль каких-то еле угадывавшихся каменных канавок.)

— Акведук давно разобрали, но в баню-то вода может приходить совсем другим путем… — послышалось издалека его бормотание.

— Омывались и праздновали, возлежали и веселились, — отчетливо выговорил еще не голодный в тот момент Андреас. Его друг, толстый и весьма насмешливый Никетас, одобрительно толкнул его локтем.

— Как это все называлось? Или называется? — послышался чей-то голос. — Зои ведь говорила…

— Это Кукуз, приехали, — раздалось среди руин, и ответом был дикий смех. Смеялась компания юношей помладше, они общались по большей части между собой — все одинаковые, со смазанными оливковым маслом волосами, живыми глазами, вечно голодные и, в целом, симпатичные: Феофанос, Эустафиос, Сергиос, Фотиус, даже Илиополит и прочие.

— К вашему сведению, подростки, — обратился к ним Никетас, сам немногим старше, — Кукуз, самый настоящий Кукуз, существует. Или — существовал. Но он сейчас у них. Как и Дамаск, Александрия, Антиохия… ну, вы знаете весь список. Но вот Кукуз — тот самый случай, когда мы должны им быть благодарны.

Юноши снова засмеялись, но не очень весело. Я подумал, что надо бы расспросить Анну насчет Кукуза — что это за место такое, назови его — и слышится общий смех.

— Это называлось — Юстиниана, — негромко сказал Аркадиус, рисовавший что-то веточкой на мраморной колонне. — И то, что на холме, так сейчас и называется. Мы в Юстиниане, друзья.

— Опять, — донесся голос из толпы подростков. И снова дикий смех. — Да сколько же их, проклятых?

— Штук двадцать было точно, — отвечал Никетас, который не ошибается в цифрах никогда. — Сейчас осталось ровно одиннадцать. И не надейтесь, Юстиниана Прима не здесь. Она как раз в противоположном направлении от Города. Она совсем не такая.

— А тут работали гончары, — прозвучал чей-то голос в отдалении. — Хороший был домик, и ведь мозаики…

При слове «мозаики» Аркадиус бросил веточку и пошел на голос.

«Чир, чир», — сказал злой голос коршуна из расплавленного металла в зените.

Тут мы с Анной вышли к амфитеатру и к Зои, одиноко сидящей на скамье. А дальше как раз и подошел Андреас, который жаждал мяса.

Но мяса ему — по крайней мере в этот вечер — не досталось. Зои, побеседовав с местными жителями, покончившими с воротами конюшни, подозвала нас всех быстрым кругообразным жестом руки и бросила в сторону Андреаса скорбный взгляд.

Новости были такие: здесь вам не Город, от рынка в это время почти уже ничего не осталось, чужие сюда не заезжают, поэтому не то что настоящего ксенодохиона — с достойной кухней — а и приличной винной капилеи в этом Кукузе нет. Зато если проехать бодрой рысью два ущелья, сначала в одну сторону, а потом, обогнув некую скалу, практически в обратном направлении — то там будет…

— Да, но… — сказал загрустивший Андреас.

— Завтра никаких постов, — утешила его Зои. — Да и вообще, мы между одним успением и другим, не говоря о том, что мы, наверное, остаемся путешественниками, пока не вернемся в Город. Ты можешь поглощать мясо хоть каждый день, дорогой Андреас.

— О королева королев, песня песней, великолепие великолепий, город имперский, город укрепленный, город великих властителей! — повесил голову он. — Когда же я вернусь к тебе…

— Не скоро! — пихнул его Никетас. — То, что нас ждет, будет хотя бы горячим. А еще лошадкам не помешал бы ячмень. Это там тоже есть, хотя и за небольшую денежку. Интересно, сколько это стоит в Юстиниане — накормить восемнадцать лошадей и мулов, а, я же забыл запасных…

Усталой рысью на северо-восток, по тому самому ущелью, в сыром полумраке под журчание тонких ручейков, обогнуть каменный навес над головой — мы уже были тут сегодня утром, на этой развилке дорог-ущелий, на пути в Юстиниану. Там, на площадке наверху, стоит большое дерево, на ветвях трепещут выцветшие ленточки и платочки, Зои вяжет на ветку свой шарфик и шепчет что-то. От этого места — по другому ущелью, на юго-восток, с опаской поглядывая на солнце: да нет же, оно еще высоко. И — та самая, маленькая и чудесная долина на склоне гор, то самое слепленное вместе каменное сооружение. И, кстати, тот самый ясноглазый дедушка с метлой, который метет тут двор, видимо, всегда, с рассвета до заката.

— Как этот монастырь называется, не знаешь? — обреченно спрашивает Андреас у Аркадиуса.

— Ты не поверишь — но Космосотейра, — отвечает он.

Мяса, конечно же, здесь нет. Его здесь в любом случае нет совсем и никогда. А еще в эти огромные ворота не пускают, понятное дело, не то что женщин, но даже овец, коз и прочих животных женского пола.

Так что для Зои, Анны и Даниэлиды (особенно для Даниэлиды!) ставят деревянный стол и скамьи перед воротами, против чего они, конечно, возражать не могут. Заминка возникает при виде Ясона, представителя «третьего пола», привратные монахи какое-то время мрачно рассматривают его нежно-зеленую тунику, браслеты на удлиненных руках, бритую наголо голову, тонкие ироничные губы и все прочее — и приговаривают его к женской компании. А мы, все остальные, звеним сандалиями по пути в тот зал, где монастыри кормят чужих: путников, убогих, кого угодно. Монахи едят отдельно.

Здесь — никаких деревянных столешниц. Мрамор, серый, полупрозрачный, чуть волнистый мрамор громадного стола, уходящего в полумрак зала. Оштукатуренные белым тяжелые своды над головой. Под этими сводами негромко звучит голос Аркадиуса, читающего молитву. Монахи несут большие тарелки и котлы, от которых — повезло! — идет пар: мы свалились на их головы довольно поздно, могли бы и не подогревать.

— Святой супчик, — слышится скорбный шепот Андреаса.

Я не первый раз в империи, и не впервые вынужден пользоваться гостеприимством таких мест, так что понимаю смысл его слов. В каких-то местах святой супчик состоит из капусты и воды, с брошенной туда зеленью. Но чаще это не капуста, а лук, и только в очень хороших монастырях лук поджаривается в оливковом масле, даже иногда с мукой. В основном же, как сейчас, просто лук, но зелени — сколько угодно, не считая зеленых блесток на поверхности (эти, видимо, произошли от медного котла, в котором супчик варился).

Сюда, конечно же, полагается хлеб в немалых количествах, обычно черствый, потому что все равно его будут ломать и крошить в суп, а как еще сделать суп пригодным к достойной вечерней еде. Чем вся наша компания и занимается в данный момент, сосредоточенно и молча (монахам за едой болтать и засматриваться в тарелку соседа не положено, и это правило как-то невольно влияет и на их гостей). Кстати, зелень здесь необычная, и очень ароматная.