Безжалостный Орфей - Антон Чиж Страница 4

И сны проходят… Что-то подхватило его и швырнуло в реальный мир. Иван вздрогнул. Он слепо попятился, ткнулся спиной в косяк, отпрянул в панике, вывалился спиной в прихожую, заметался, как в западне, налетел на входную дверь, распахнув ее, оказался на светлой лестнице, и только тут из него вырвался протяжный и жалобный стон, как из лопнувшего шарика. Споткнувшись, он чудом не скатился по лестнице, рискуя сломать шею. Обняв ступеньку, Казаров завыл по-бабьи.

На этажах распахивались двери. Вылезали соседи, подталкиваемые любопытством. Швейцар, забросив парадный вход, прибежал разузнать о безобразии. Из непорядка он обнаружил недавнего гостя ползущим по лестнице ящеркой и будто бы не в себе.

Посыльный оглох, ослеп и орал отчаянно.

Из дневника Юлички Прокофьевой

Писано февраля 5-го числа, ближе к полудню.

Снился дурной сон. Ничего не поняла. Только помню: так неприятно стало, будто ножом по тарелке. Наверное, все после его разговоров. Он стал таким несносным. Все сидит задумчивый. И порой так посмотрит, что мурашки по коже. Я напомнила обещание свозить меня в Ниццу весной. Он сказал, что это еще не скоро и надо все обдумать. Меня так угнетает его дурное настроение! Мне хочется петь, веселиться, а мы даже не можем выйти вместе. Ну что это такое. И теперь еще его дурное настроение. Это ни на что не похоже. Сделала ему выговор. Он посмотрел и сказал, что надо быть менее легкомысленной. Это я легкомысленная? О, как мужчины бывают порой глупы. Я обожаю его, не могу дождаться, а Он говорит мне о легкомыслии! Что за странность! Нет, все-таки я его растормошила, и Он заулыбался. Стал таким, как прежде. И что с ним происходит? Ничего не говорит, как это противно. Заказала ему новое платье. Он обещал исполнить. Такой славный, что просто сил нет! Хочется обнимать и тискать. Пойду в Пассаж. Там обещали новую коллекцию в шляпном салоне мадам Десанж. Не забыть записаться на завивку к Ж.

* * *

В прихожей было тесно. А всего-то три господина в штатском и один в мундире штабс-капитана. На нем задержимся чуть дольше. Роскошные бакенбарды его переходили в не менее роскошные усы, отчего видом напоминал он подстриженного фокстерьера. Кроткий взгляд и общая округлость форм говорили скорее о мягкости характера, если не добродушии. И откуда взяться таким качествам в участковом приставе?

Действительно, хозяин 1-го Литейного участка был натурой ласковой, насколько позволяет полицейская служба. Подчиненные не столько его боялись, сколько уважали, за глаза называя Бубликом, что неплохо ладило с фамилией Ощевский-Круглик, какая досталась ему от родителя. Роберт Онуфриевич смотрел на мелкие недочеты снисходительно, сильно не гонял и всегда старался быть мудрым или, на худой конец, справедливым начальником. Среди своих он держался непринужденно, смеясь на шутки, но не переходя опасную грань панибратства.

Нынче у господ полицейских было прекрасное настроение. Обменивались остротами, сплетничали, при этом не делая малейшей попытки заняться прямыми обязанностями, хоть протокол составить. Дисциплинированный Бублик взирал на безделье с отеческим умилением.

Как вдруг городовой, топтавшийся на лестничной клетке, принял стойку «смирно» и отдал честь. На пороге возник господин, заслонивший свет. Разговоры, как по команде, стихли, чиновники присмирели и взирали на него с некоторой опаской. Пристав широко улыбнулся, гостеприимно распахнул объятья, насколько хватило места, и провозгласил:

— Ну наконец-то. Какая радость! А мы вас только и ждем, дорогой вы мой!

Настрой гостя не сулил теплой встречи. Был он чем-то раздражен или раздосадован и, кажется, искал, на ком бы сорвать свое раздражение. При величественной фигуре и мощном сложении это могло кончиться довольно скверно.

Дружелюбие пристава одолело. Грозный господин поставил у двери чемоданчик желтой кожи, извлек коробку монпансье «Ландринъ» и швырнул в пасть пригоршню конфеток.

— Не вижу повода для радостей. День омерзительный, — сказал он сквозь такой хруст леденцов, будто крошил хворост.

Чиновникам была неведома причина огорчений. А дело в том, что лучший криминалист, краса и гордость Департамента полиции, непререкаемый авторитет в научных методах сыска и просто яркая до ослепления личность, коллежский советник Лебедев принужден был заниматься низким делом участкового эксперта. В обычные дни, если Лебедев выезжал на преступление — оно того заслуживало. А так, по всякой мелочи беспокоить светило не рискнул бы ни один пристав столицы. Хитрый Бублик прознал, что знаменитости выпал жребий дежурить по департаменту. Чем и воспользовался.

— А мы тут ничего не трогали, ни к чему не прикасались и даже старались не дышать лишний раз, — сказал он с видом невинного младенца. — Не натоптали и пылинки не тронули. Все, как вы любите… и требуете.

Лебедев оценил такое старание и закинул в рот еще леденцов:

— Всегда знал, что вы, Роберт Онуфриевич, толковый полицейский, да.

Бублик скромно потупился, а чиновники преисполнились важности комплимента. Редкого полицейского светило награждало так ласково, а все больше: «бездельник», «тупица» и «проходимец».

— Давайте скорее, нечего мое время гробить, еще в департамент ехать, — сказал Аполлон Григорьевич, исчерпав на сегодня запас добродушия.

— Дело совсем пустяковое, — заторопился Бублик. — Кристально ясно, только вас ждали, чтобы, значить, официально занести в протокол.

— Что же вам так ясно? — строго спросили с пристава.

— Юная особа изволила на себя руки наложить.

— Приятная неожиданность. Почему решили, что самоубийство?

— Извольте сами взглянуть… — Бублик сделал краткое движение подбородком, как муху отгонял. Чиновники вжались в стены, освобождая проход. Но криминалист указал на бумажный куль, из которого торчали кончики побегов:

— Это откуда взялось?

— Посыльный обронил, он и тело обнаружил. Букет лежал на проходе в гостиную, так мы сюда переложили, чтоб вам не мешать.

Лебедев не стал придираться к нарушению расположения улик. Чего зря хорошего человека расстраивать, дело-то пустяковое. Ну переложили. Какая разница, где букет валяется. Самоубийство ведь.

Пристав подмигнул, и перед криминалистом распахнулась гостиная во всей красе. Обстановка уютного женского дома с мягкой мебелью в цветочек, статуями, вазами, ковриками и картинками по стенам интересовала мало. Взгляд неудержимо притягивало иное.

С правой стороны два окна, прикрытые шторами. По другую — дверь в глубины квартиры. Напротив прихожей — стена, увешанная портретами смутно знакомых личностей. Ряд картин прерывался парочкой бронзовых бра, между которыми оставалось достаточно места для картины. Именно той, что аккуратно поставили на пол. Портрет юнца в локонах и старинном сюртуке. Вместо него висело совсем не то, что полагается вешать на стены.

Стройная барышня в модном платье свесила холеные ручки. Из-под юбки выглядывали голые ножки, побелевшие и жалкие. Росту самого среднего, даже чуть ниже, но фигурка приятная, с чувством, и сама, наверно, симпатичная. Лицо скрывали волосы, свисавшие плотным занавесом. Шею неестественно перетягивал плетеный шнур. Другой конец его держался на картинном крюке. В гостиной горела люстра, бра пылали матовыми факелами. Висящая девушка казалась удивительно хороша и на своем месте. Как часть убранства комнаты.