Поставьте на черное - Лев Гурский Страница 4

На том конце телефонного провода бедный Слава Родин издал некий булькающий звук, что означало высшую степень возмущения и обиды. Таких пакостных слов он от меня не ожидал.

– Я, конечно, газетчик… – напряженным шепотом произнес, наконец, он. – Где уж нам, дуракам, равняться с вами, героями невидимого фронта… Это ведь ты у нас Джеймс Бонд и Мата Хари в одном лице, а Слава Родин только перышком скрип-скрип у себя в редакции за каменным забором…

Насчет забора, кстати, Родин был абсолютно прав. Редакция «Книжного вестника» располагалась в здании бывшей гарнизонной гауптвахты, и толщина стен и внешней ограды там была дай боже. За такими стенами действительно можно было спокойно отдаваться литературному творчеству, не боясь пластиковых мин и гранатометов. В другое время я бы непременно отпустил еще шуточку по поводу Славиной редакции-крепости, но сейчас мое остроумие переполнило бы чашу родинского терпения. Поэтому я примирительно сказал:

– Ну, извини, дружище. Не сердись на старого Яшу Бонда. Лучше расскажи еще какую-нибудь новость…

Больше всего на свете мне бы хотелось сейчас выспросить у Родина, откуда он дознался про «Великолепную Анну». Однако я очень хорошо понимал, что теперь любой мой интерес к этой теме будет означать для Славы только одно: что его, Славина, сенсация – не какая-нибудь туфта на палочке, как намекает этот хитрюга Штерн, а настоящая конвертируемая новость, которой немедленно следует похвастаться своим знакомым, каковых у общительного Родина – пруд пруди. И тогда почти наверняка кто-то да сообразит, что Москва – это тоже, представьте, Россия и что типографий, пригодных для тиражирования греко-мексиканского телеромана во всем его целлофановом блеске, – не очень уж много. Я и так сильно опасался, что сегодняшняя транспортировка бестселлера не обойдется без неприятностей. Слишком уж все гладко получилось у «витязей» и с этой хитрой типографией, и с секретным цехом, где «Великолепную Анну» печатали под видом военных топографических карт. А гладко, между прочим, бывает даже не на всякой бумаге. На мелованной или типографской N 1 – да, но уже на книжно-журнальной и тем более газетной – извините. Шею можно свернуть и без всяких оврагов из поговорки. Якову Семеновичу Штерну уже приходилось рисковать своей шеей именно на белоснежных бумажных полях. Опыт наработан.

Слава Родин тем временем собирался с мыслями, и когда я вновь услышал в трубке его голос, то немедленно догадался: мне грозит какая-то каверза. Уж больно задушевным, чуть ли не приторным тоном этот собиратель сенсаций произнес:

– Еще новостей хочешь? Ладно, изволь, дорогой Яшечка Штерн. Ручаюсь, что об этом ты еще не слышал по своему дурацкому «Эху». И эта новость тебя очень сильно порадует. Ты ведь хотел получить богатого иностранного клиента? Был у нас недавно такой разговор, а?

– Допустим, – коротко ответил я, еще более насторожившись.

– Так вот, – сладенько пропел Родин. – Вчера вечером в Москву из Милана прибыл твой потенциальный клиент. Известный писатель… – Слава сделал торжественную паузу. – И притом граф…

– Ох! – выдохнул я испуганно. – Надеюсь, ты говоришь не о…

– Именно о нем, – злорадно объявил отомщенный Родин.

– Но он ведь не звонил тебе и не справлялся обо мне? – тоскливо спросил я у этого садиста. Какой он там академик Павлов! Чистый доктор Менгеле, а не Слава!

– Звонил и справлялся, – не оставил мне надежды этот Менгеле из «Книжного вестника».

– Но ты, надеюсь, сказал ему, что детектива Штерна разбил паралич, что он тяжело ранен, в глубоком запое, в коме?

– Нет, что ты! – пропел Слава. – Я ему, естественно, сказал чистую правду. Что ты жив, здоров, – хорошей форме. По-моему, у него к тебе есть деловое предложение…

– В гробу я видал его деловые предложения! – Я, кажется, всерьез расстроился. Мне сейчас только графа не хватает для полного счастья. Ну, что за наказание на мою голову!

– Дело хозяйское, – довольно хмыкнул Родин. – Наше дело – предложить, ваше – отказаться. Если он сегодня позвонит, отшей его, да и вся недолга…

Слава, разумеется, хитрил. Он не хуже меня знал, что его итальянское сиятельство терпеть не может телефонных переговоров и предпочитает являться в гости. По утрам, как Винни-Пух. Но я-то, я-то не Кролик!

Я взглянул на часы. До выхода из дома у меня еще оставался в запасе почти час, однако теперь я решил смыться пораньше. Лучше уж мне в метро переждать, на желтой полированной лавочке, чем рисковать встретиться с графом. Ну, Родин, ну, удружил!

– Как тебе моя последняя новость? – невинным голосом поинтересовался садист Слава.

– Убийственная, – честно признался я. – Я тебе, Славочка, за нее…

– Не стоит благодарности, – быстренько закруглил разговор Родин. – Ариведерчи! Привет графу! – с этими словами мой утренний собеседник и повесил трубку. Очень довольный, сукин сын. Отыгрался.

Я бросил трубку и заметался по квартире, надеясь побыстрее экипироваться и слинять. Но опоздал. Буквально через две минуты после Славиного «ариведерчи» требовательно зажужжал дверной звонок. Раз, другой, третий.

На цыпочках я прокрался к своей бронированной двери и осторожно взглянул в дверной глазок-перископ. Сперва в поле моего зрения нарисовался шкафообразный субъект, у которого была заметно оттопырена левая пола элегантного пиджака. Я с облегчением вздохнул, вообразив, будто это всего лишь посланец долгопрудненской группировки, которая уже давно и тщетно домогалась моей сердечной дружбы.

К сожалению, я ошибся. Ибо в поле моего зрения немедленно возник и второй визитер – седовласый красавчик, одетый роскошно, но безвкусно.

Я узнал красавчика.

Так и есть: в гости ко мне намылился вместе со своим сицилийским телохранителем-гориллой не кто иной, как его сиятельство граф Паоло Фьорованти делла Винченца.

Он же – автор «Руки Москвы» и других детективных романов.

Он же – Паша Токарев, бывший гражданин Мелитополя и самый большой склочник из всех, что попадались на моем пути.