Лицо в тени - Анна Малышева Страница 4

– Но этот крючок тебе не поможет, – сказала она, входя в кухню. – Его же просто пальцем снимают. А уж если он войдет на участок – нет ничего проще, чем влезть в окно. Разобьет стекло и все.

Марина призналась, что все это так, но раз уж Вася приезжает завтра, она потерпит еще одну ночку.

– Так, может, остаться с тобой до утра? – предложила младшая сестра.

– Не надо, я с Дольфиком.

Дольфик, иначе Адольф – тот самый черный пудель, вовсе не казался надежной защитой. Голос у него был настолько несолидный, что пес не мог напугать даже кота бабы Любы. Тот по-свойски заходил на кухню, хладнокровно опустошал собачью миску, а Дольфик жался рядом с плитой и жалобно лаял, пытаясь отстоять свои права.

– Вы с Дольфиком – страшная сила, – мрачно сказала Алина. – Вася уже знает, что случилось?

– Ну зачем я буду его пугать, когда он далеко…

– В общем, все прекрасно и замечательно, – подвела итоги Алина. – В милиции от тебя отмахнулись, от больницы ты отмахнулась сама, дети у мамы, а ты тут заперлась с Дольфиком. Идиотка ты, Маринка, прости меня господи! Я остаюсь на ночь.

И она осталась, сделав несколько звонков с дачного, недавно установленного телефона и предупредив одну из сослуживиц, что завтра она, вероятнее всего, немного опоздает. Алина также хотела позвонить маме, но Марина с трудом удержала ее от этого шага.

– Только не по телефону! – умоляла она. – Я сама все скажу, на днях.

– Еще бы, ты же будешь лежать в больнице. – Алина положила трубку. – Все-таки я тебя не понимаю. Если тебе наплевать на собственное здоровье, то могла бы подумать о детях. Старшему всего десять лет, неужели ты хочешь оставить их сиротами?

Марина, ни слова не отвечая, принялась мыть посуду. Она снова надела очки, будто подчеркивая, что тема закрыта. Алина вышла на заднюю веранду и еще раз убедилась, что нет ничего легче, как проникнуть в дом именно отсюда. Рамы были выставлены, и даже ребенок с легкостью мог залезть сюда из сада. А уж попасть в дом через веранду и вовсе труда не составляло – дверь не запиралась, на ней не было даже крючка.

Алина присела в старое соломенное кресло и попыталась собраться с мыслями. Конечно, на фоне того, что случилось, было бы очень странно заводить деловой разговор. А именно за этим она сюда и приехала. Причем разговор предстоял очень серьезный, и уж, конечно, для этого требовалось присутствие мужа Марины. Но даже завтра, когда он явится, можно ли будет коснуться нужной темы?

Дело касалось дачи – именно этого дома, где сейчас находились сестры. Алина долго не могла решиться и поставить вопрос ребром, а проблема тем временем становилась все более сложной. Она и сама понимала, что затягивать дело нельзя, но все никак не могла собраться с силами… А драгоценное время уходило.

Этот дом – точнее, половина большого деревянного дома – когда-то принадлежал сестре их матери. Тетка выстроила его вместе с мужем, много лет назад. Детей у супругов не было, и поэтому племянницы долго считали дом своей собственностью – ведь летом, приезжая на дачу, они властвовали тут безраздельно. Время шло, муж тетки умер, сама она часто болела. Когда обе сестры стали совершеннолетними, а тетка уже большую часть года проводила в больнице, дом попросту заперли, за дачей никто не ухаживал. А затем тетка составила завещание, отказав дом в равных долях обеим сестрам. Марина тогда была еще не замужем. Тетка умерла через полгода после ее свадьбы, больше всего расстраиваясь оттого, что так и не успела дождаться внуков. Она говорила «внуков», потому что привыкла считать сестер своими родными детьми.

Как-то само собой получилось, что Василий, муж Марины, немедленно взял деревенское хозяйство в свои руки. Он занимался ремонтом, возился на участке, проводил тут почти все свободное время. Его дети также считали дом своим – говорили «наш дом», «наша дача». И очень бы удивились, узнав, что это не вполне «их дом». Да и помнила ли об этом их мать?

А Алина именно собиралась напомнить. Все эти годы она и сама не вспоминала, что имеет какое-то право на долю в общем имуществе. Дом ремонтировался, Василий обустраивал его, никогда ни словом не намекая, что вторая сестра также должна вложить в ремонт какие-то деньги. Была заново проведена электропроводка, оборудовано отопление, канализация. Старые, переставшие плодоносить деревья были вырублены и заменены новыми. Дача преображалась, и с каждым годом повышалась ее стоимость. А младшая сестра оставалась от всего этого в стороне. Она приезжала сюда несколько раз за лето – не чаще. Лежала в саду, в шезлонге, изредка лениво передвигая его вслед за уходящим солнцем. Когда делались заготовки, иногда принимала в них участие – в основном мыла овощи и фрукты. А теперь явилась требовать свою долю…

«Но я же не собираюсь просить половину! – оправдывалась про себя Алина. – Я хочу треть. Я прекрасно понимаю, во сколько им обошлись все переделки… Но одна треть – моя, и теперь я хочу ее получить».

Об этом ее плане никто не знал. Если бы она сказала родителям – те бы всплеснули руками и обвинили ее в эгоизме, цинизме и еще бог знает в чем. Девушка давно привыкла, что ее считают отрезанным ломтем. В то время, когда Марина выходила замуж и рожала детей – Алина работала, снимала квартиру, занималась своей карьерой. Первый же родившийся внук начисто изменил интересы родителей, особенно матери. В семье появился кто-то маленький, о ком следовало заботиться. А младшая дочь немедленно отошла на задний план. Она не выходила замуж, не собиралась в ближайшем времени рожать, ее профессиональные достижения не радовали родителей – те воспринимали их, как нечто само собой разумеющееся. Их намного больше волновал взрывной характер зятя, синяки Марины, детские болезни…

«Но тетка завещала дачу нам пополам, и ничего такого нет в том, что я хочу свою половину, – убеждала себя Алина, собираясь сегодня ехать за город. – Они поймут, а родителям я скажу потом. Маринка вообще ничего против иметь не будет, ну а Василий… Я с ним поговорю. Давно пора».

Хотелось бы ей знать, как он будет возражать! Хотя этой зимой, между Новым годом и днем рождения Марины, у них с Василием вышел крупный скандал. Младшая сестра забежала к ним на минутку забрать какую-то книгу, узрела сестру в синяках, зареванную, увидела испуганных, ужасающе притихших детей… Все это было выше ее разумения, и как только вернулся муж сестры, Алина немедленно высказала ему все, что накопилось у нее в душе за многие годы. Она попросила, чтобы он попробовал сделать с нею то, что делает с ее сестрой. Ну а она попробует ответить…

Он не попробовал, зато Алина отвела душу, швырнув в него стулом. Стул в свояка не попал и разлетелся на части, ударившись о паркет. Снизу застучали по батарее – дело было поздним вечером. Она развернулась, обругала всех присутствующих и ушла. Общение с Василием возобновилось только через полгода, но они обменивались только самыми незначащими словами. А теперь предстоял крупный разговор – о разделе имущества. Говорить пришлось бы именно с ним – ведь именно свой труд и свои деньги Василий вкладывал в дачу.

«А что теперь? – спросила она себя, давя окурок в пустой кофейной банке. – Да, кажется, не время. Придется как-то выкручиваться. А у него кое-что в запасе есть, я знаю. И если бы я нажала, он бы дал…» Она даже не думала о том, что придется продавать дачу. Алина строила свои расчеты на ином основании – когда Василий вспомнит, что дом, над которым он так трясся, в сущности ему не принадлежит, он не пощадит своих сбережений, раскроет кошелек… Ну а она в ответ подпишет дарственную на имя старшей сестры, передав ей вторую половину имущества. Это будет справедливо. И ничего страшного в этом нет – это давно следовало сделать.