Эликсир бессмертия - Нина Пушкова Страница 4

После взрыва Вересовский оказался в больнице. Но он ещё легко отделался. Всю мощь взрывного устройства принял на себя водитель Володя — его разнесло на куски. Кто — бог ли, чёрт ли — нашептал Вересовскому на ухо: сядь с правой стороны? Обычно он садился слева, за водительским сиденьем, но в этот раз — по непонятной причине — изменил привычке, потому и спасся. Казалось бы, радуйся счастливой случайности, раз остался жив! Но Вересовский почему-то не радовался. Картина взрыва и смерти Володи не отпускала, мешала спать да и просто спокойно жить.

Память сохранила событие фрагментами, которые постоянно прокручивались в мозгу. Вот он выходит из офиса, ему открывают дверь, и он усаживается в свой «Мерседес». Охранник, вышедший вместе с ним, садится рядом с водителем. Володя включает зажигание, плавно трогается с места, они выезжают из ворот, медленно проезжают мимо «Опеля», припаркованного рядом с Домом приёмов МотоВАЗа. Оперативник потом сказал: «Там стоял «Опель» с заложенной взрывчаткой». Вересовский же в тот момент никакого внимания на автомобиль не обратил. И вдруг — вспышка! И мощный удар! «Мерседес» слегка подбрасывает в воздух, размолотое в мелкое крошево стекло впивается в лицо… Обдаёт жаром. Это особенно запомнилось — жаркая, обжигающая волна, прошедшая по лицу и рукам. Вересовский инстинктивно закрыл лицо ладонями. Когда же опустил их, увидел жуткую, нечеловеческую картину.

Охранник, весь в крови, дёргался и хрипел в кресле. А Володя… Его тело всё так же оставалось на водительском сиденье, но голова отсутствовала! Вместо неё Вересовский с ужасом увидел кровавое месиво и, кажется, нижнюю челюсть — единственное, что уцелело. Борису Семёновичу тут же захотелось опять закрыть лицо, чтобы не видеть этого кошмара. Но лицо горело, и ладони тоже горели. Видимо, он получил сильный ожог. Ему то ли показалось, то ли и впрямь на ладонях была кровь — и эта кровь, подумалось, Володи! Вересовский начал лихорадочно вытирать её о брюки, о рубашку… И тут кто-то рывком раскрыл дверцу «Мерседеса».

Потом всё было как в тумане. Подбежали какие-то люди, начали вытаскивать его из машины, а он всё время оглядывался и тупо спрашивал: «Где голова?! Я не понимаю: где его голова?!» Вокруг мелькали испуганные бледные лица, ревела сирена «Скорой», его запихивали внутрь, а перед глазами всё стояло страшное зрелище…

Когда в больницу приехали оперативники со специалистом-взрывотехником, тот ничего толком не мог объяснить. Пробормотал что-то типа: «Вас, Борис Семёнович, наверное, Бог спас!» После чего Вересовский подумал, что со специалистами стало совсем туго: все стали специалистами в том, как деньги брать, а толком ничего не знают. Поэтому в империи, которую он хотел построить, вопросы безопасности нужно доверять исключительно профессионалам.

Поначалу он не мог смотреть на себя в зеркало: лицо обожжено, правый глаз заплыл и не открывается, губы запеклись, потрескались. Непрезентабельная физиономия; а ещё кисти рук, тоже обожжённые, перемотаны бинтами и всё время болят! Но внутри было всё в порядке, никаких серьёзных травм не обнаружили, так что вскоре он потребовал его выписать. Врачи, понятно, возражали. Он же, как человек действия, сразу угадывал их надуманные предлоги, под которыми его пытались задержать в больнице.

Постепенно жуткое видение отпускало. Не тот был человек Вересовский, чтобы долго пребывать в депрессии даже после покушения. Да, ему повезло. И теперь можно с полным правом сказать: он второй раз родился. Для какой жизни он родился? Борис Семёнович отвечал себе так: для такой жизни, где не будет места жалости, не будет сантиментов, а будет — месть! Взрыв наверняка устроили его соперники, и они за это поплатятся! Он обязательно вычислит и исполнителей, и заказчиков, и месть его будет жестокой!

Понятно, что с такими мыслями лежать на больничной койке было невозможно. Хотелось тут же вскочить и отправиться претворять планы мести в жизнь.

— Послушайте, у меня же ничего серьёзного нет! — говорил он врачам каждое утро во время обхода. Лечащий врач многозначительно хмурил брови и произносил, как ему казалось, магическую фразу:

— А вот это, Борис Семёнович, мы лучше узнаем после КТ.

Вересовский взвивался:

— Это уже третье исследование за неделю, вы что, с ума сошли? Я вам не мальчик, а ваше КТ — это бесплатное приглашение на экскурсию в Чернобыль. Выписывайте меня немедленно!

В этот момент в палату робко заглянула дежурная медсестра и сообщила, что подъехала мать господина Вересовского.

— Ну вот видите, ваша матушка приехала, — миролюбиво произнёс лечащий врач, так и не найдя доводов после слов Вересовского о вреде компьютерной томографии.

Он быстро ретировался из палаты, пропуская вошедшую пожилую дородную женщину. Они остались вдвоём.

Сара Львовна была очень набожная, она жила по устрожению: посещала синагогу, по четвергам отправлялась в микву, зажигала пятничные свечи и страшно сокрушалась, что её непутёвый сын, на которого свалилось несметное богатство, совсем не боялся Бога.

Особенно её беспокоили бесконечные любовные похождения сына. Его брак трещал по швам, держался он только на её запрете разводиться. Когда сын приезжал к ней с огромными коробками подарков на квартиру, то каждый его визит не обходился без её лекции на тему, что мир приближается к своему концу. И, как правило, причиной этого движения к коллапсу были еврейские мужчины.

— Вот смотри, Боренька, — начинала она, — что такое всегда была еврейская семья: муж всегда всё тащил в дом, еврейские дети никогда не росли без отца. Для еврея жена — мать его детей — была всегда самой главной женщиной. Да, я знаю, ты не хочешь это слушать и слишком неприлично демонстрируешь это. Но запомни одно: пока я жива, развода ты не получишь! Я вам не позволю развестись и оставить детей без постоянного присутствия отца.