Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова Страница 4

– А я вчера ванну принимал, – похвастался Ники неизвестнозачем и на секунду перестал чесаться.

– В ACTED ездил?! – ахнула Ольга.

Только в домике ACTED – международной организации, строившейв Афганистане дороги, – можно было помыться. Наверное, этот домик войдет висторию как самое популярное среди всех работавших здесь европейцев место.Чтобы попасть внутрь, надо было постоять или посидеть на полу в длиннойочереди. Непосредственно ванная – грязная комнатка с серыми цементными стенамии двумя баками, с горячей и холодной водой, и несколько металлических кувшинов.

Самое главное попасть внутрь. Попал – как будто в рай. Можномыться или чистить зубы.

Бахрушин, наверное, и не подозревает, какое это счастье –почистить зубы…

– А вы правда на север едете?

Ольга пристально взглянула на корреспондента “Интерфакса”.

Вот зачем ты пришел. За информацией. Тебе до смертилюбопытно, куда мы едем, с кем и зачем. Любопытно “по-журналистски” – как же,вдруг пропустишь что-то важное и интересное, и “чисто по-человечески” – слухиоб их с Ники романе будоражили не только коллег “на местах”, но и московскоебюро тоже. В последнем телефонном разговоре главный редактор Костя Здановиччто-то уж больно игриво расспрашивал, как там Ники, – словно не мог спросить унего сам! – и эта игривость резала Ольге ухо, сверлила прямо.

Косте Здановичу в Москве кажется, должно быть, чтоАфганистан – это сплошная романтика, слегка подсоленная опасностью и сдобреннаявосточными пряностями в духе Ходжи Насреддина!

Ошибается Костя. И относительно романтики, и относительноНики.

Никакой романтики. Никакого Ники.

Толя Борейко помолчал и, так как никто ему не ответил, спросилснова, теми же самыми словами:

– А вы правда на север едете?

Он мог так спрашивать до бесконечности – Ольга знала.

Однажды они снимали пресс-конференцию министра МЧС, которыйдолго и старательно не отвечал на Толин вопрос, а Борейко все повторял и повторялего – слово в слово! Министр в конце концов озверел и велел ему катиться с этимвопросом и даже уточнил, куда именно, и вышел небольшой скандал, который вконце концов замяли.

С тех самых пор министр МЧС, по слухам, каждый разинтересовался, кто будет на конференции от “Интерфакса”, и если ему отвечали,что может быть и Борейко, министр весело сообщал своей пресс-службе, что тогдапусть она, то есть служба, катится туда же, куда он чуть было не отправил Толю.

Вспомнив про министра, Ольга улыбнулась.

Он был молодой, решительный, сердитый и веселый – самыйлучший из всех известных ей министров, а уж она-то их повидала, как любойвысокоуровневый журналист! С Бахрушиным министр дружил, и они даже один разездили куда-то на своих громадных, тяжелых, вездеходных машинах, напялив курткии болотные сапоги, и там, куда приехали, сидели на берегу чистой и быстройречки и до утра разговаривали о делах. На их мужском языке это называлось “вырватьсяна рыбалку”.

Ольга сидела с ними только до полночи, а потом ушла в домикспать и до рассвета сквозь сон слышала, как они хохотали. И деревья шумеливысоко-высоко, и холодно было, и тяжелые капли стучали в крышу, и костертрещал, и река под горой перекатывалась по камушкам. Под двумя одеялами былотепло, только нос все время мерз, и она, как собака, зарывала его в подушку.

Ей как-то очень радостно и легко дремалось под этими самымиодеялами, и ночь была глухая, совсем осенняя, и Ольга все время помнила, чтозавтра еще один выходной, а в Москву они вернутся только в понедельник, докоторого целая жизнь!..

А потом пришел Бахрушин и разбудил ее грохотом своихсапожищ.

И, не открывая глаз, она слушала, как он топает и сопит,сдирая с себя свитер и джинсы, и это так ее волновало!.. Он повалился рядом,полежал и стал решительно раскапывать одеяла, раскопал и обнял ее, – у негобыла прохладная кожа, и щеки, колючие от щетины, и от него пахло дымом, осенью,одеколоном и чуть-чуть спиртным.

Он долго целовал ее холодными, настойчивыми губами, иприжимался щекой к виску, и гладил ее горло, и за ухом, где она особеннолюбила, а потом зачем-то спросил:

– Ты спишь?..

И у него был странный, перехваченный голос, как будто онтоже сильно волновался…

Вдруг сейчас ей показалось, что ничего этого не было.

Она все придумала. Оттого, что сильно устала за этукомандировку, оттого, что бомбили каждый день, что выключился телефон, оттого,что приперся Толя Борейко, испортил настроение.

– А вы правда на север едете?

– Правда! – гаркнул Ники. – Мы! Едем! На север!

– А кто везет?

– Никто не везет. Мы сами себя везем.

– А машину где взяли?

“Взять” машину было невозможно, и все это знали.

Все местное население от мала до велика делало бизнес наприезжих, и населению было абсолютно наплевать, что это за приезжие –журналисты, военные, гражданские, строители, врачи без границ – “и без мозгов”,прибавлял обычно Ники, – кто угодно.

Машина до Панджера – шесть тысяч долларов. Не хочешьплатить, не поедешь, а ехать надо, и мало того, еще оборудование везти –камеру, генератор, монтажный стол. Будешь выламываться, скажут семь. Илидесять, им все равно, кто-нибудь да поедет, а им не к спеху. Некий документместного МИДа, разрешающий выезд из Кабула, стоил двести долларов с каждоговыезжающего, если официально, и еще нужно выстоять очередь в несколько дней, изкоторой нельзя уйти, записав номерок на ладони. Можно заплатить триста, идокумент выдадут без очереди. А еще бумаги и разрешение на оборудование! А ещебензин, вода и жилье, за которое тоже нужно платить! Например, номер в даннойгостинице стоит примерно как пятизвездочный люкс в Москве. Всем приходилосьраскошеливаться, чтобы снимать войну.

Кому война, а кому мать родна…

Вот умная и, главное, свежая мысль.

– И чего?! Кто платит? Бахрушин, что ли?! – продолжалнедоумевать Толя Борейко. – Да нет, ребята, что-то вы мне темните!

– Это не правильно, – лениво поправила его Ольга. – “Мнетемните” не говорят.

– Да нет у Российского телевидения таких денег и не былоникогда! За ваши разъезды платить!..

Толя был настоящий журналист, и мысль о том, чтоколлеги-конкуренты могут его обскакать, казалась ему невыносимой.

– Да какое тебе дело, кто за нас платит?! – из ваннойкрикнул Ники. Кажется, он опять рассматривал себя в зеркале, искал следы былоймолодецкой удали.