В тихом омуте - Виктория Платова Страница 4

– Не иначе от Спилберга.

– Дурища, если бы я получил предложение от Спилберга,то принес бы “Кампари”. Соображать надо.

– Поздравляю.

– Это я тебя поздравляю. Ты тоже в деле. В коридоревыла кошка Соня.

– Ну, доставай наши жестянки, обмоем. И со жратвойсообрази чего-нибудь, а я сейчас.

И, пока я тупо разглядывала замороженных мертвых креветок,исчез. После недолгой подозрительной возни хлопнула входная дверь.

Нимотси появился спустя час. Все руки его были в страшныхцарапинах.

– Вот курва, – выругался Нимотси, – все рукииспохабила… Есть у нас что-нибудь антисептическое?

Это был праздный вопрос, потому что из всех медикаментов унас имелись анальгин, активированный уголь и горчичники.

– А что у тебя с руками? – я заподозрила недоброе. – Тычто…

– Именно, – сразу развеселился Нимотси. – Завез этусуку-кошку к чертовой матери в Свиблово. Я об этом целый год мечтал.

– Ты с ума сошел! – Старуха Элина Рудольфовна любилаСоню-нимфоманку до самозабвения. – Она же нас выгонит… Она же на нас в судподаст!

– И хер с ней! Ты теперь в этом гадюшнике не живешь. Яполучил работу, понимаешь?! Завтра сваливаем отсюда к чертовой матери…

– В Свиблово?

– На метро “Аэропорт”. Я там квартиру снял. Как тебеметро “Аэропорт”?

– Решил влиться в стройные ряды отечественнойкинематографии? – Метро “Аэропорт” славилось обилием живущих там киношников.

– Ни Боже мой! Вливаться будешь ты. А я завтра улетаю.В Грецию, между прочим. Ты сидишь на хате, строчишь сценарии, то естьзанимаешься своими прямыми обязанностями… Тебя же пять лет учили чему-то.

– А что писать?

– Сначала хряпнем по маленькой, а потом я тебе скажу. –Нимотси проворно разлил мартини по стаканам:

– Ну, за нас с вами и за хрен с ними!

– Рассказывай, – потребовала я.

– Видишь, мы без него обошлись. – Нимотсисосредоточенно слизывал кровь с израненной руки. – И без его дамочек, и без егостратегии сраной!..

Все это относилось к давно умершему, но все еще неизжитомуИвану, к которому у меня не осталось ничего, кроме смутной любви оставленнойженщины, а у Нимотси – ничего, кроме смутной ненависти поверженного соперника.Но это были единственные чувства, в которых мы нуждались, – единственные внашей теперешней, унылой, как стоячая вода, жизни.

– А я тебе “Водный мир” принесла, – вовремя вспомнила япро воду.

– В гробу я видел твой “Водный мир”, – сказал Нимотси,но ассоциации по поводу воды у него тоже возникли. – А вот эти бледного видаморепродукты очень даже ничего, кто бы мог подумать. – Нимотси обсосал креветкуи выплюнул слюдяной смятый панцирь. – Нет, все-таки в природе первоначальногонакопления капитала есть своя неизъяснимая прелесть, ты не находишь?

Я не находила. Только вчера, к неизбывной тоске и ужасу, уменя увели потертую сумку с видсопрокатными залогами и кассету секс-мультяшек впридачу – об этом я не преминула пожаловаться стремительно обуржуазившемусяНимотси.

Нимотси покровительственно захохотал и вытащил из карманапальто (я тут же поняла, что пальто это, верный соратник сногсшибательныхботинок, никогда не будет сниматься) мятые, скатанные в комок купюры.

– Сколько у тебя долгу, галошница?.. Ну, здесь хватит,сколько бы ни было…

– Ты бы снял пальто, не в чуме, – посоветовала я.

– Не могу, – с интонациями пятилетней давности пропелНимотси, – у меня подмышки вонючие. А насчет секс-мультяшек – можешь заказатькассету. И что-нибудь из жесткого порно.

– Ты с ума сошел! У нас благопристойный видеопрокат –женщины с детьми и профессура с ризеншнауцерами основной контингент. Так чтосамое жесткое порно – это “Волшебная лампа Аладдина”. А что это тебя на порнопотянуло? Решил наконец излечиться от импотенции, чтобы провинциальныхактрисулек на пробах трахать?

– А я уже излечился. Разве твой покойный гуру не сказалтебе, что большие деньги всегда сексуальны?

– Не дожил до больших денег, потому и не сказал.

– А мы вот с Гобой дожили, коза моя жертвенная! Непридется тебе больше крупами питаться и сырой морковью! Мы в работе, да еще вкакой! – Нимотси хлопнул мартини и быстро заговорил:

– Снимать будем жесткое порно с садомазохистическимивариациями – ну, плеточки там из кожи, жилеточки черные, ой-ой-ой, шапчонкигестаповские, наручники, не мне тебя учить… Плеточки лучше со свинцовыминаконечниками – чтобы в кровь нежную спинку любовников… И не вздумай возражать!

– Вздумаю.

– Так и знал… – Нимотси отправил в рот несколько ещетеплых трупиков креветок… – Так и знал. Ты ханжа, Мышь. “Вздумаю, вздумаю”, асама в порножурнал вашей сумасшедшей эстонки писульки пописывала.

Это была правда. Два года назад денег не было вообще,Нимотси же хотел есть каждый день, и я согласилась на предложение Сирье Рауд,томной, немного заторможенной однокурсницы крутой лесбиянки Алены Гончаровой,моей неизменной соседки по общежитскому блоку.

Сирье издавала в Таллине русскоязычный псевдоэротическийжурнал “Вадим” – для него я и писала что-то вроде новеллок. Рассказы былибезобидные, даже слово “член” в них стыдливо опускалось, – так, почтистерильные вариации на тему хорошо вымытых тел, идеально подходящих друг кдругу.

– Во-первых, журнал был эротический, – почему-топокраснев, начала оправдываться я, – а эротика и порнография – это две большиеразницы.

– Но описываемый процесс одинаков, – резонно заметилНимотси. – И оргазм наступает в любом случае. И даже множественный. Так чтодержи ключи.

И он опустил в мой стакан с нетронутым мартини два ключа накольце.

– Один от парадного, другой от квартиры, не перепутай.Второй этаж, железная дверь, цифирька “десять” вверху. “Десять”, не забудь.Говорят, в этом доме Фазиль Искандер живет, еще не почивший классик. Так чтобудете в унисон пишмашинки насиловать – он для вечности, а ты для низменныхстрастей. Он – свое, ты – свое.

– Что – “свое”?

– Да порносценарии, – потеряв терпение, грубо сказалНимотси. – И позабористее. Чтобы кровь и сперма стыли в жилах и каналах!..

– Не могу. Это извращение.

– А в занюханном видеопрокате сидеть, в продуктовоммагазине – между огурцами и кильками в томате – это не извращение?

Я молчала.

Я почему-то думала о кошке Соне, завезенной в пролетарскоеСвиблово; о старухе Элине Рудольфовне, для которой эта несуразная кошка былаединственным близким существом, – я словно подсматривала в растрескавшеесямутное зеркало моей будущей жизни с обязательной кошкой, грелкой и китайскимимагнитными стельками от всех болезней в финале.