Последний клиент - Константин Измайлов Страница 39

Коля, в силу своего воспитания, а воспитывала его с самого рождения мать-одиночка, вел себя скромнее: днем, если у него не было необходимости поднимать над головой штангу или следить за происходящим на подведомственной территории, оккупировал библиотеку — там, когда Кирилл был занят или в отъезде, обычно уединялась дама с ее высококультурными подругами, часами щебеча под рюмочку коньяка и ведро кофе. Щебетали о самых различных вещах, которые только можно приобрести за деньги. Коля, прикинувшись тенью — на него, как на персонал, гости не обращали внимания, — раскладывал на коленях свежий «Плейбой» и сравнивал красоток на страницах с очередным одушевленным, но нереализованным талантом. Понятно, что делал он это молча, но уж очень громко и напряженно сопел при этом.

Вот поэтому Кириллу приходилось обоих бездельников вывозить за пределы швейцарской конфедерации и подыскивать для них подходящий бордель. Все услуги в этом случае он оплачивал из собственного кармана. Не от широты души — просто не мог позволить у себя в доме воздерживающимся Андрею и Коле вертеп с какими-нибудь девушками-туристками…

* * *

— Что ж, налейте… Не любоваться же мне целую вечность на пьющего, но не способного окончательно напиться мужчину.

— Когда-то мне это удавалось легко. — Кирилл поднялся и подошел к столику с напитками. — Но то были иные времена, и люди, меня окружавшие, не казались мне так противны… Что вам налить?

— Что-нибудь от приступа мизантропии… По крайней мере покрепче!

— Могу предложить ром, но он может вам показаться довольно резким напитком…

— Я не так молода, как кажется или как хотелось… И в этой жизни мне, возможно, как и вам, трудно найти нечто, что повергло бы в шок. Или хотя бы что-то новое…

Кирилл плеснул в стакан немного напитка, долил себе и вернулся к своему креслу.

— А между тем некоторые считают, что жизнь — наркотик в некотором роде: чем дольше живешь, тем больше хочется…

— Есть и иная сторона — суицид. Если человек, поживший в свое удовольствие, решил повеситься, отравиться или выброситься из окна, предварительно вскрыв себе вены, — он обязательно добьется поставленной цели и ничто его остановить не сможет. А тяга к жизни — не более чем пагубная привычка большинства. Их удел очерчен, и только преждевременная смерть может внести в их существование некоторую интригу…

— Неплохо изложено. Вы это где-то вычитали или это результат мучительных раздумий?

— Перестаньте играть в слова, Кирилл. Все, что вы здесь услышите от меня, можете услышать только вы и никто больше. Потому как при мужской рассудочности я остаюсь женщиной. Если позволяют обстоятельства…

— Интересно было бы узнать… — начал было Кирилл полушутя, но вовремя осекся и продолжил с серьезной миной: — Не сочтите за праздное любопытство. Но действительно интересно было бы узнать, о чем в таком случае вы разговариваете со своими многочисленными поклонниками? Это язык тела? Страсти? Что-то плотское?

— Если мужчина смотрит на меня и видит во мне тело — что ж, таковы правила войны полов. И если это тело ему нравится, я не испытываю скованности, смущения или злости… И мужчина берет то, что ему нужно. В данный момент или рассчитывая на перспективу. Если же мужчина рассматривает женщину как совокупность достоинств и недостатков, которые смогли бы оттенить личность самого мужчины, то тогда он получит именно то, что желает. Мы же разные, как инопланетяне. Вы чувствуете не как мы, но вы умеете дарить нам наслаждение. В этом и скрывается единство и противоположность нашей сути… И если вас с младых ногтей пытаются использовать как подстилку, вам, окажись вы в подобной роли, приходится выбирать… А выбирать означает для меня выжидать. Вот я и выжидаю. А времени остается все меньше, и никакой надежды на теплоту, которая не подразумевается в отношениях женщины и мужчины, но очень бы хотелось.

— Так я начинаю подозревать, что только Крокин соответствует вашим высоким стандартам? — слегка снимая накал, с улыбкой полюбопытствовал Кирилл. — И если уж у нас такой пошел серьезный разговор — Розанов, Снетков, Гаспарян… Это что, жертвы несоответствия? Отбракованный материал?

— А я, по-вашему, «черная вдова»?

— «Ты сказал», как говорили древние.

— Вы, как я успела заметить, человек, играющий только на своем поле и только по своим правилам. А я играю на своем. В соответствии с выработанным мной регламентом. И если вы пытаетесь использовать меня, то я в свою очередь буду стремиться использовать вас. Не конкретно вас, а в целом, рассматривая ситуацию, которая складывалась в фонде, с этими постоянными интригами, грязью. Они всегда присутствуют там, где есть деньги и когда этими деньгами кто-то желает обладать. Единолично. Без нравственных терзаний… Это полчище крыс, стремящихся пожрать друг друга, мерзкие, похотливые животные, сражающиеся за выживание любой ценой. И я стала одной из этих крыс. Приспособляемость… А Гаспарян, Снетков и другие мужчины… Они от меня требовали одного, предлагая взамен свои жалкие тела, слюнявые рты. Эта чудовищная прямолинейность в достижении цели — мне, женщине, недоступен подобный способ решения проблем. Не потому, что я не могу действовать так, как действуете вы, мужчины. А потому, что этот путь для женщины неестествен. Он противопоказан ей по определению пола. И пусть они все погибли — не моя в этом вина. Их сгубила страсть к власти и деньгам. Их сгубило стремление получать, ничего не отдавая. И это их путь.

— А между тем, Дарья, суд не стал бы рассматривать этические проблемы взаимоотношения полов в разрезе действующих статей Уголовного кодекса. Это нашему судопроизводству ни к чему. Тем более что вами руководила прежде всего корысть.

— Она всеми нами руководит в той или иной мере. Она может выражаться в денежных знаках, общественном признании… В многодетности или талантливости — всюду человек руководствуется только эгоистическими побуждениями. Пусть даже он общепризнанный альтруист. И доказать обратное невозможно.

— Как и доказать ваш вывод. Хотя интуитивно вы в чем-то правы. Меня мало расстраивает смерть Розанова или того же Снеткова. Видимо, на то были веские основания. Но зачем было стрелять в следователя прокуратуры? Он-то был абсолютно ни при чем и действовал из лучших побуждений… Вами совращенный журналист — он с ним в одной школе учился…

— То-то я обратила внимание на некоторую одинаковую странность в их поведении. Червячность…

— Червячность? Вы имеете в виду неровность, коленчатость?

— Нет, это слишком механистично. Я о дождевых червяках. Когда сухо — их и не увидишь на асфальте. А чуть стал накрапывать дождь, и они потянули свои безголовые тела из невидимых норок. Прямо под колеса несущегося по аллее детского велосипеда.

— С вами трудно разговаривать…

— Разговаривать трудно вообще. А вам, не привыкшему слушать, — тем более… И не думайте, что ваш ром добавил мне немного наглости. Я не боюсь смерти. Я боюсь несвободы, и время, проведенное мной в тюрьме, состарило меня лет на двадцать…