Чума на оба ваши дома - Сюзанна Грегори Страница 39

– У тебя измученный вид, Мэтт. Поживи несколько дней у нас, отдохни. Долго ты так не выдержишь.

– Чума не продлится вечно, – сказал Бартоломью. – И потом, разве я могу бросить все на Колета и Роупера?

– Саймон Роупер умер сегодня утром, – произнес Стэнмор. И лишь потом заметил потрясение Бартоломью. – Прости, дружище. Я думал, ты уже знаешь.

Теперь остались только Бартоломью и Колет да еще Робин Гранчестерский, городской хирург, чьим методам и чистоплотности Бартоломью никогда не доверял. Как же они справятся? Бывали случаи, когда после прокола черных нарывов пациент выживал, и Бартоломью хотел, чтобы как можно больше народу обрело хотя бы эту крошечную надежду на жизнь. Чем меньше врачей и хирургов, тем меньше людей получат лечение, и чума унесет тех, кто мог бы остаться в живых.

– Побудь здесь вместе с Филиппой, – еще настойчивей сказал Стэнмор. – Она тоже нуждается в тебе.

Бартоломью дрогнул. Славно было бы провести несколько часов с Филиппой и забыть всю грязь последних недель. Но врач понимал, что есть люди, которым он нужен, и среди них могут быть даже его друзья. Он не простит себе, если кто-нибудь из них умрет, а он не попытается их спасти. Бартоломью покачал головой.

– Мне нужно возвращаться в колледж. Вчера вечером Александру нездоровилось. Нужно заглянуть к нему, потом я должен удостовериться, что чумные ямы как следует засыпаны известью, а не то мы никогда не избавимся от этой гнусной болезни.

Он встал и потянулся.

– Тогда поехали со мной, – предложил Стэнмор, сгребая со стола свитки с аккуратными колонками цифр и складывая их в сумку. – Кто-нибудь из подмастерьев вечером приведет лошадь обратно.

Пришла Эдит и рассказала им, что Филиппа отдыхает. По всей видимости, кончина старой монахини потрясла ее больше, чем показалось Бартоломью. Он сам привык к смерти и полагал, что и все остальные привыкли тоже, поэтому не подумал, что Филиппа будет так горевать.

Эдит обняла брата.

– Береги себя, – прошептала она. – Не рискуй понапрасну. Я не переживу, если потеряю тебя.

Она отвернулась, чтобы он не увидел слезы на ее глазах, и захлопотала у камина. Бартоломью протянул руку и легонько коснулся ее плеча, прежде чем последовать за зятем во двор. Снова повалил снег, и ветер пронизывал до костей. Грязное месиво на дороге, ведущей в Кембридж, подмерзло, и снежный покров таил ловушки для путника. Обе лошади несколько раз спотыкались, а пурга мела так, что они едва разбирали дорогу.

Несколько минут спустя Стэнмор натянул поводья.

– Это безумие, Мэтт. Надо возвращаться. Можно отправиться попозже.

– Возвращайся. Мне надо ехать, – отозвался Бартоломью.

– Одумайся! Мы едва видим, куда направляемся. Вернись со мной домой.

– Но я волнуюсь за Александра. И я пообещал мельнику, что загляну к его сынишке.

– Поезжай, раз уж тебе так приспичило, но я считаю, что ты сошел с ума. Возьми лошадь. Только, пожалуйста, не оставляй несчастную скотину в Майкл-хаузе, а отведи к Стивену. Он знает, как обращаться с лошадьми, не то что ваш кошмарный привратник.

Бартоломью кивнул, дернул поводья и вывел лошадь обратно на дорогу, а Стэнмор повернул назад. Снег, казалось, летел параллельно земле, и Бартоломью быстро окутал безмолвный кокон клубящейся белизны. Даже конские копыта не издавали почти ни звука. Замерзший и усталый, Бартоломью все-таки не мог не восхищаться красотой и безмятежностью сельской местности. Пушистая и искрящаяся белая гладь простиралась во всех направлениях и казалась такой далекой от зловонных черных бубонов и кровавой рвоты зачумленных. Он остановил коня, чтобы полюбоваться тишиной и покоем.

Хрустнувший за спиной прутик вспугнул его. Он резко обернулся в седле и увидел тень, мелькнувшую между деревьями. Он понадеялся, что это не грабители; обидно было бы стать жертвой нападения из-за нескольких жалких пенни, которые были у него в кармане. Он всадил пятки в бока лошади, чтобы сдвинуться с места, и пустил ее крупной рысью. Бартоломью то и дело оглядывался через плечо, но не заметил ничего, кроме заснеженных деревьев и следа копыт своего коня на дороге.

Он миновал аббатство Святого Эдмунда, едва различимое в снежной мгле, и двинулся к Смолл-Бриджес-стрит. Мельник уже ждал его, с беспокойством вглядываясь в даль сквозь пургу. Едва Бартоломью спешился, как тот бросился ему навстречу.

– Ему полегчало, доктор, он жив! Вы спасли его! Вы сказали, что у него есть надежда, и оказались правы. Он очнулся и просит воды.

Бартоломью скупо улыбнулся и отправился взглянуть на маленького пациента. Его мать умерла от чумы тремя днями ранее, за ней последовала одна из сестер. Мальчуган, судя по всему, шел на поправку, а все остальное семейство казалось вполне здоровым. Дав на прощание строгий наказ не пить воду из реки, когда колодец замерз, Бартоломью вскочил на коня и направился к Майкл-хаузу; на душе у него немного повеселело. Он обернулся, чтобы помахать рукой мельнику, и ему померещилась какая-то тень, метнувшаяся в высокую траву на берегу ручья. Движение было мимолетным, и как он ни вглядывался, так и не смог разглядеть ничего больше.

Бартоломью отвел лошадь во двор к Стивену Стэнмору на Милн-стрит и задержался выпить стаканчик подогретого вина с пряностями. Усталый и измотанный Стивен рассказал, что чума унесла троих его подмастерьев. Рэйчел Аткин, взятая им в услужение благодаря Бартоломью, оказалась неоценимой помощницей в уходе за больными.

Когда Бартоломью вернулся в колледж, Александр уже умер, и брат Майкл помогал Агате зашить его в покрывало. Кинрик тоже слег – его била лихорадка, и он что-то бормотал по-валлийски. Бартоломью сидел с ним, пока не начало смеркаться, а потом отправился проверить чумные ямы.

Кинрик был ему скорее другом, чем слугой. Они встретились в Оксфорде, где оказались по разные стороны в одной из многочисленных стычек городских с университетскими. Они побили друг друга до крови, однако вместо того, чтобы продолжать, Бартоломью, который уже был по горло сыт подобными глупостями, предложил купить приземистому валлийцу эля. Кинрик подозрительно прищурился, но пошел с Бартоломью, и остаток дня они провели за разговорами, наблюдая за тем, как арестовывают их товарищей-забияк. Затем Бартоломью пристроил бездомного Кинрика на работу в пансион, где тогда учился, а потом позвал за собой в Кембридж. Официально Кинрик считался работником, прислуживающим Бартоломью, хотя выполнял в колледже и другие задания и пользовался значительной свободой.

Бартоломью вновь миновал Хай-стрит и вышел к пятачку земли, который наспех освятили, чтобы можно было хоронить жертв чумы. В сгущающихся сумерках он заглянул в яму и приказал сборщикам мертвых не жалеть извести.

Когда он возвращался в колледж, снег все еще валил. Местами сугробы были глубиной по колено, и идти по ним оказалось нелегкой задачей. Бартоломью стало жарко, и он остановился утереть пот со лба. К тому же у него кружилась голова. Наверное, это от усталости, подумал он нетерпеливо и попытался быстрее пробраться сквозь завалы снега, чтобы вернуться к Кинрику. Двигаться становилось все тяжелее, и Бартоломью с трудом переводил дух. Он обрадовался, увидев впереди Майкл-хауз, и наконец добрел до двора. Надо немного полежать, решил он, прежде чем возвращаться к Кинрику.