Женщина–апельсин - Нина Васина Страница 39

– Апельсины любишь? – сказал он громко и чуть хрипловато. – Но меня тебе не достать, кишка тонка, инспекторша!

– Опушкин, прекратите разговоры. Ева Николаевна, вы хотели присутствовать на допросе, пожалуйста, задавайте вопросы. А я потом, – Калина говорила устало, глядя перед собой как бы сквозь Кота.

– Евгений Миронович… – Ева задумчиво смотрела на наручники Кота, Кот сидел, широко расставив ноги и свесив руки между ними, – подписали ли вы протокол на очной ставке в банке? Ваш ли это портфель?

– А чего не подписать? Подписал, но портфель не мой. Меня этот… банковский лысый работник опознал, и я его опознал, но портфель не мой, меня Слоник попросил портфель в сейф положить, я положил, может, там деньги были! Мне чужого не надо. Спросите его, чего нудите? И с вашими Евгениями Мироновичами не надо! Не надо этого, я и так понимаю важность момента, только я – водила, водила – и все, довез, подождал, взял портфель.

– В августе прошлого года вы захватили с целью выкупа двух мужчин. Пока семья собирала деньги, мужчины были убиты. Из обреза в голову. Животы их были вспороты, на теле – следы пыток и насилия. Я так поняла, что стрелял в вашей компании Слоник, вы тут ни при чем?

– И ни при чем, я уже говорил! Не мой это почерк, я больше ножичком, – Кот заерзал. – А насчет ваших мужчин, так я в августе на море отдыхал с женщинами.

– И женщины есть, – Ева вспоминала дела Кота, у нее не оказалось ни одного документа. – Я помню, были и женщины, чуть позже, и тоже со вспоротыми животами.

– Минутку, – Гнатюк чуть прокашлялся. – В нашем распоряжении есть портфель с отпечатками пальцев, в портфеле оружие, оно тоже с отпечатками, и что особенно интересно – много твоих пальцев, вот так.

– Ну, это туфта натуральная. Я же говорю, я положил портфель в этот банк, потому что так просил Слон, я отдал ему ключ и сказал номер, и это все, я не открывал портфель.

– Опушкин, у меня здесь подписанные вами показания, в которых вы подробно рассказываете о своей преступной связи с Закидонским. Вы понимаете, что этим фактически сваливаете всю вину за совершенные совместно разбои на него?

– Я – честный человек, – произнес Кот со значением, – мне чужого не надо. Я однажды оттрахал трупаря, но только после того, как Паша его сделал трупарем. А может, я больной какой, если трахаю трупаря?

– И тем не менее, – Гнатюк говорил тихо и спокойно, – на некотором оружии из портфеля имеются именно твои отпечатки.

Кот задумался, потом усмехнулся.

– Ну вы, ребята, даете… Это что, честно, да? Я колюсь, как гнида, вроде все ясно, я же вам Пашу выдаю с потрохами, раз вы его уже взяли, а вы мне тут начинаете клепать, да? Мы так не договаривались.

– С кем? – спросила Ева.

– Должна вас огорчить, – перебила ее вопрос Калина, – но у меня на столе… вот здесь, имеется заключение экспертизы. И на пистолете именно ваши отпечатки, Опушкин, вот такие дела.

– Суки вы все, – буркнул Кот устало. – Ну какой еще пистолет?

– Старая «беретта». Вот, пожалуйста, – Калина выдвинула ящик и достала полиэтиленовый пакет с оружием. – Узнаете? – она двумя пальцами достала «беретту» и положила поверх красной папки с бумагами.

– Я в оружии вообще не разбираюсь, мне что «беретта», что черт лысый, вы мне это не пришьете, я все ваши приемчики знаю, может, вы еще предложите мне потрогать? Чтоб уж точно отпечатки снять!

Калина быстро посмотрела на Гнатюка. Гнатюк на нее. Еве показалось, что он напрягся. Подполковник, сидящий рядом с Гнатюком, листал свои бумаги в папке, не принимая никакого участия в допросе. У Евы вспотели ладони. Она краем глаза видела «беретту», пузатую, с затертой рукояткой, и вдруг вспомнила голос Николаева, «старая беретта, два патрона в стволе…»

«Не может быть!» – Ева судорожно сжала руки, медленный и сонный голос Калины долетал словно издалека.

– Вы можете не трогать оружие, никто вас не просит, – Калина сделала паузу, глядя в глаза Коту. – Встаньте и посмотрите на оружие, если вы его не опознаете, так и запишем в протоколе.

Кот еще почти минуту сидел, чуть приоткрыв рот, потом покрутил головой, усмехнувшись, и встал. За окном громко просигналила машина, унылый музыкальный мотив. «Не слышны в саду» и еще раз – «Не слышны в саду…» – шорохи отрезали. Кот опять помотал головой, словно задумавшись, и пошел к столу. До стола было три шага. Кот подошел близко, продолжая улыбаться, склонился над пистолетом, а смотрел в лицо следователя Калины. Калина смотрела на его руки. Тогда Кот повернул голову и посмотрел в лицо Евы. Ева усмехнулась ему, закрыв глаза на секунду. Привстала, ласковым движением протянула руки, словно хотела погладить Кота. Она обхватила его голову, сильно и быстро, Кот еще улыбался, но уже протягивал руки к «беретте». Со стула у окна вскочил Гнатюк, резко откинулась на спинку своего стула Калина. Приоткрыв рот, она хорошо рассмотрела, как Ева быстрым и точным движением чуть притянула голову Кота к себе и резко пригнула ее вниз. Тонкий и длинный штык красноармейца вошел в глаз Коту. Кот попробовал упереться руками в стол, почти в сантиметре от «беретты», ему это удалось, ему удалось даже отдернуть голову с торчащей изо лба нелепой длинной бронзовой фигуркой, но уже почти мертвому. Он крутанулся вокруг себя и упал на пол, не издав ни звука.

Ева села. Калина продолжала смотреть перед собой, откинувшись на спинку стула. Гнатюк достал платок и вытирал лоб. Подполковник смотрел поверх круглых стеклышек очков на лежащего Кота.

– Ну у вас и реакция! – восторженно произнес охранник. – Не успел он протянуть руки, а вы уже… это самое… – закончил он неуверенно, потому что на него уставились все.

Ева справилась с чудовищным напряжением в руках и смогла, наконец, ими двигать; она взяла «беретту», посмотрела ее обойму.

Подполковник встал, подошел к Коту, потрогал его шею, выпрямился, постоял немного в задумчивости и вышел из кабинета.

– Что же это у вас, Татьяна Дмитриевна, вещественное доказательство с полной обоймой! Ай-яй-яй, Татьяна Дмитриевна, с вашим-то опытом, знанием жизни и системы, как же вы так опростоволосились? – Ева говорила с трудом, тяжело дыша. – Он бы нас всех перестрелял и сбежал бы, чего доброго, а? Или не всех, Татьяна Дмитриевна? Всех – или не всех, а?

Калина молчала, глядя перед собой.

– Вы, Ева Николаевна, опять убили подсудимого на допросе, и у вас истерика, – сказал Гнатюк, – а насчет обоймы разберемся.

– Не слышны в саду даже шорохи, да? Все! Все здесь замерло… до утра!.. – В кабинет вбежали люди, но Ева их не различала. – Там у вас под окном пиликает машинка для Кота! Татьяна Дмитриевна, пора! – Она отбивалась, ее уводили силой.

Еву почти внесли в тот самый кабинет, где полчаса назад она была тщательно обыскана. В кабинете была кушетка, покрытая прозрачной и скользкой клеенкой, на нее Еву и положили. Как это ни странно, но возле Евы сидела одна из обыскивающих ее женщин. Женщина неумело откупоривала пузырек с нашатырем, руки ее тряслись. Смочив ватку, она протянула руку к Еве. Ева отмахнулась. Тогда женщина сама понюхала, закрыв глаза.