Стоящий у Солнца - Сергей Алексеев Страница 39

— Почувствовал, — сдавленно проговорил он.

— Хорошо! — весело сказала она и подвесила к шлему и ногам ещё по одному траку. — Сейчас суставы начинают открываться, чувствуете?

— А вы потом их закроете? — попытался пошутить Русинов.

— Посмотрим, — неопределённо проронила Ольга. — У вас, похоже, ущемление тройничного и блуждающего нервов.

— Жить буду?

— Ваша жизнь теперь в моих руках, — с долей злорадства сказала она. — Что захочу, то и сделаю.

— Согласен, — выдавил он, говорить мешал ремень шлема, сдавливающий нижнюю челюсть.

— Что это вы сквозь зубы стали со мной разговаривать? Неужели так ненавидите?

— Садистка…

Она засмеялась и достала с полки чёрную бутыль с притёртой пробкой, приготовила старую алюминиевую миску.

— Придётся оправдывать ваши надежды! Испытания для настоящих мужчин. Сейчас проверим ваши нервы. — Ольга склонилась к его лицу — голова лежала чуть на боку. — Искры из глаз не летят?

— Звёзды…

— Значит, у вас звёздная болезнь. — Она стала бережно обмазывать какой-то грязью, похожей на суглинок — мёртвую землю доледниковой эпохи. — Извините, мне придётся оголить всё, что ниже спины. Терпите.

— Меня только в детстве пороли, — пробубнил Русинов и вдруг подумал, что впервые в жизни находится в полном беспомощном состоянии. С ним действительно можно было делать всё что угодно. Вымазали грязью, сейчас ещё обваляют в пуху и отпустят…

— Пороть — это очень грубо, — сказала Ольга. — Я вас огнём буду пытать. Раствор схватится, и начнём.

Он принял это за шутку — иначе и быть не могло! Однако костоправша, манипулируя перед лицом, налила из чёрной бутылки в миску какой-то летучей, похожей на спирт или ацетон жидкости. Резкий незнакомый запах ударил в нос. Ольга натянула резиновые перчатки и ватным тампоном стала смачивать этой жидкостью подсыхающую на спине грязь.

— Ну и зараза, — процедил Русинов.

— Кто — зараза? — спросила она.

— Ваша жидкость…

— Зато как горит — посмотрите! — восхищённо проговорила она и подожгла спичкой остатки жидкости в миске. Огня почти не было видно, а лицо обжигал сильный жар. Ольга оставила миску на топчане и приказала:

— Смотрите на огонь!

Он и так смотрел, потому что больше смотреть было некуда. Едва заметное голубоватое пламя, охватив всю миску, сжималось в тонкий и высокий протуберанец.

— Смотрите только на огонь! — ещё раз предупредила Ольга, стоя где-то сзади.

Он рассмотрел, что горит не сама жидкость, а её испарение: между миской и пламенем был просвет. Ему хотелось обернуться и глянуть, что там делает над ним невидимая Ольга, но, распятый, сумел лишь чуть шевельнуть головой внутри шлема.

— Лежать! — напряжённым и властным голосом приказала она.

И тут Русинов понял, что огонь горит и на его спине! Ольга не шутила: сильный жар палил затылок, касался бёдер и доставал икры ног. Спину и все суставы начинало коробить, тянуть, словно его облепили банками, расслабленные мышцы отрывало от костей. Но потом он ощутил, что всё тело — кости, суставы и мягкие ткани — теряет чувствительность, чужеет, а глаза начинают закрываться и дрёма медленно заволакивает сознание.

— Не спать! — крикнула она резким, незнакомым голосом, хотя никак не могла видеть его лица и глаз. Русинов внутренне встрепенулся, расширил глаза. Он понял, что подчиняется её воле и делает это помимо своего желания, потому что нестерпимо хотелось спать.

— Смотрите на огонь!

На спине полыхал пожар, и стены предбанника озарялись голубым мерцающим светом. «Валькирия! — воскликнул про себя Русинов. — Она Валькирия! Карна!»

— Лежите спокойно, — проговорила она. — Я выжгла все ваши недуги.

Огонь начал меркнуть, мигая, как догорающая свеча. Затем и вовсе угас, в предбаннике снова воцарился полумрак. Только ещё небольшой язычок тлел в миске перед глазами, однако и он скоро оторвался и растворился в воздухе. Ольга присела в изголовье, взяла его безвольную руку, положила себе на плечо и стала измерять давление. Он смотрел в её чистое, белевшее в сумерках лицо, обрамлённое тугой белой косынкой, и пытался поймать взгляд.

— Нормально, — наконец сказала она и подняла глаза. — Сейчас будем разгружаться. Без единого ожога обошлось… Себе вот только запястье опалила.

Ольга сняла по одному траку с каждой растяжки и смочила водой пересохшие губы. И вдруг улыбнулась лукаво:

— Признайтесь, страшно было? Страшно! Все мужчины боятся огня и боли.

Русинов не мог говорить, и не только из-за ремня, сжимающего челюсть: во рту и гортани шуршало от сухости. Она поняла и стала рыться в своей сумке, заглянула на полки.

— Груша куда-то по девалась… Ладно, я вас как птенчика напою.

Достала тонкую прозрачную трубку для переливания крови, вставила её Русинову между коренных зубов и, набрав в рот воды, влила ему. Он с удовольствием глотал струйку воды и хотел крикнуть — ещё, ещё! Ольга дала ему лишь три глотка и неожиданно возмутилась:

— Ну хватит! Понравилось!.. Встанете — напьётесь сами.

Он улыбнулся на её строгость и закрыл глаза. Ольга сняла ещё по одному траку и начала осторожно сшелушивать с него засохшую глиняную корочку. Затем принесла из бани ведро тёплой воды и мочалку, смыла с него грязь, окатила холодной и накрыла простынёй. Русинов почувствовал, что растянутое тело начинает постепенно срастаться по мере того, как снимается груз. И когда его освободили от шлема и ботинок, он хотел вскочить, однако эта Валькирия-костоправша разрешила лишь перевернуться на спину. Он дотянулся до её руки, и тут, как назло, в предбаннике очутился Пётр Григорьевич.

— Не сгорел рыбачок-то наш? — спросил он, усаживаясь рядом с топчаном. — Натерпелся страху?

— В таких руках не страшно, — сказал Русинов. — Вот бы остаться при ней да научиться… На любую чёрную работу согласен.

— Ноу-хау! — заявила Ольга. — Конкуренты мне не нужны!

— Вот видишь! — развёл руками пчеловод. — Это, брат, рынок… Тебе теперь беречься надо недели две-три. Верно?

— Может, и побольше, — откликнулась Ольга, расставляя свои причиндалы по местам. — А потом можно и штангу поднимать.

— Слыхал? — Пётр Григорьевич поёрзал. — А ты ямы роешь, как экскаватор, валуны корчуешь… Яма-то твоя вся завалилась! Зря копал.

— Как — завалилась? — не поверил Русинов. — Когда?

— Сегодня, — посожалел пчеловод. — Дождь пошёл, ну и… Напрасный труд! Ты что искал-то, рыбачок? Камушки?

— Камушки, — признался Русинов, предчувствуя, что наступает важный момент. Заметил, как Ольга, занимаясь своими делами, прислушивается к разговору.