Профессиональный свидетель - Фридрих Незнанский Страница 38

— Да, это я. Кто говорит, что-то не узнаю?

Зато Гордеев его узнал. Это был голос того самого человека, который звонил Валентине Карандышевой домой, когда Юрий Петрович готовил там себе завтрак. Гордеев отметил, что Чебанадзе действительно разговаривает не только без малейшего кавказского акцента, но и без характерного центрально-сибирского выговора, что, наверно, объяснимо — все-таки интеллектуал, эстет, в Москве пожил…

— Мы не знакомы, но я знаком был с Валентиной Всеволодовной и хотел бы с вами кое-что обсудить.

Пауза была секунд десять, Гордеев уже успел подумать, что связь нарушилась, но вот Чебанадзе сказал немного дрожащим голосом:

— Вы… знаете, кто это сделал?

— Не по телефону.

— Записывайте адрес и немедленно приезжайте.

Через полчаса Гордеев приехал на такси. На всякий случай он высадился за квартал и дальше пошел пешком, немного намеренно поплутав.

Гордеев отметил, что выглядел театральный режиссер паршиво — серый цвет лица, мешки под глазами. Да и то сказать, с чего бы ему выглядеть хорошо — только что погиб близкий человек, и в театре постоянно какие-то проблемы, реставрацию все никак не закончат, премьера из-за этого фактически срывается…

Юрию Петровичу почему-то показалось, что в квартире есть кто-то еще, хотя, соответственно, лишней пары обуви или какой-либо верхней одежды он в прихожей не видел.

Чебанадзе проводил гостя на кухню, хотя трехкомнатная его квартира была большой и просторной, на стенах комнаты, которую мельком успел разглядеть, проходя открытую дверь, Гордеев, висели какие-то театральные маски, кинжалы, кривые сабли. Впрочем, возможно, бутафорские, театральные. Впечатление человека воинственного и пристрастного к оружию Чебанадзе отнюдь не производил. Он был похож… Гордеев подумал и решил, что, наверно, на молодого Калягина в слегка уменьшенном варианте.

Хозяин предложил кофе, Гордеев отказался и попросил, если можно, минеральной воды. Чебанадзе достал из холодильника «Чупринку-2». Естественно, а что еще он мог достать? Гордеев попил эту «Чупринку» и коротко объяснил, кто он такой, разумеется, без подоплеки своего поспешного отъезда из Москвы и появления в Белоярске. Сказал, что адвокат, что помогал Карандышевой в столице полтора года назад и что его зовут Юрий Павлович Хромеко. Хотя, кто знает, вдруг Валентина успела рассказать о нем режиссеру? Нет, вряд ли, прикинул Гордеев, на нее не похоже, все-таки она была профессионалом и лишнего говорить не стала бы, наверно, даже самым близким людям.

Чебанадзе между тем по-прежнему молча смотрел на Гордеева. Он ждал продолжения.

— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли Реваз… простите, не знаю, как вас по отчеству?

— Нэ нада, — сказал Чебанадзе вдруг с небольшим акцентом. Наверно, от волнения у него вдруг проснулись какие-то гены.

— Что не надо?

— Не надо отчества. Реваз — и все. — Эти слова были снова произнесены на чистом русском языке.

— Хорошо, тогда и вы зовите меня по имени, договорились? Так вот, дело в том, Реваз, что мне не безразлично то, что произошло, — осторожно сказал Гордеев. — Я думаю, что все эти ужасные события связаны с… Колчаком.

— С кем?!

— С адмиралом Колчаком. С которым ваш дед воевал. Вы же знаете?

Чебанадзе побледнел. Задрожавшими руками взял с подоконника пачку сигарет. Поискал спички, зажигалку. Не нашел. Включил электрическую плиту, прикурил от конфорки.

— Что вы хотите знать, я не понимаю? — наконец спросил он. — Почему я вам понадобился? Вы знаете, кто поджег дом? И почему она не смогла оттуда уйти? Она что, уже была убита?!

— Почему вы так решили?

— А как еще объяснить?

— Я пока не знаю, но думаю, что смогу докопаться до истины, если вы расскажете мне о Колчаке — все самое интересное. А лучше — то, что считаете важным.

— Зачем это вам? Что вы будете с этим делать? Вы же не следователь, насколько я понимаю?

— Нет, я обычно представляю противоположную сторону. Но опыт работы следователя у меня тоже имеется. И я, например, знаю, что накануне гибели Валентины вы звонили ей и просили вернуть в архив документы.

— И что?! — Чебанадзе явно закипал.

— Вот-вот, тогда вы тоже были взволнованы, говорили ей на автоответчик, что нигде не можете ее найти. Что это были за документы, Реваз?

Гордееву показалось, что в прихожую кто-то вышел. Впрочем, может, только показалось.

— Слушайте, какого черта вы в это лезете, я не понимаю, а?! — закричал грузин.

В прихожей негромко хлопнула дверь.

— Кто это был? — спросил Гордеев.

— Не ваше дело!

— А если мое?

— Не ваше! — Чебанадзе вскочил на ноги и попытался толкнуть Гордеева, который тоже невольно поднялся, грудью в грудь. Выходило плохо. Выходило грудью — в живот.

Гордеев сообразил, что окна соседней комнаты выходят на ту же сторону дома, что и балкон, и, ни слова больше не говоря, кинулся туда. Но было поздно: гость Чебанадзе уже оказался в мертвой зоне. А сам Чебанадзе, тяжело дыша, стоял у Гордеева за спиной. «Еще драться полезет, — подумал Юрий Петрович. — И ведь будет прав: я у него дома и почему-то сую нос в его жизнь. В самом деле, зачем я это делаю? Интуиция хороша, когда она хоть чем-то подтверждается, а я последнее время, мягко говоря, не на коне… В отличие от командарма Чебанадзе. Тот, кажется, был лихой кавалерист».

— Давайте вернемся на вашу любимую кухню, — примирительно предложил Гордеев.

Еще спустя десять минут разговор удалось более-менее наладить.

…— Отец Колчака тоже был военным, — рассказывал Чебанадзе.

Гордеев отметил про себя это «тоже».

— …А еще — инженером и металлургом, он вышел в отставку в чине генерал-майора. Он участвовал в Крымской войне и оставил воспоминания о севастопольской обороне. Звали его, между прочим, Василий Иванович. Забавно, верно?

— И что? — спросил Гордеев.

— Разве это вас не интересует? Не история?

— Я думал… — В самом деле, о чем он думал? — Извините и продолжайте, пожалуйста.

— Знаете, — Реваз Чебанадзе нервно закурил, — меня всегда подспудно бесило, что в советском кино и литературе Колчака изображали морфинистом, алкоголиком, всегда слегка невменяемым. Кто теперь знает, каким он был на самом деле?.. — грустно сказал он.

— А вы, вы разве этого не знаете? Валентина Всеволодовна говорила, что вы в архивах много времени провели.

— А что она еще обо мне говорила? — тут же нахмурился Реваз.

— Только хорошее.

— Правда?

— Абсолютная.

Лоб режиссера разгладился.

— Да… Было время. Глотал пыль архивную.