Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский Страница 38

Он замолчал, видимо, припоминая перипетии того разговора, и Мотченко, все больше хмурившийся по мере исповеди Сохатого, вынужден был напомнить о себе:

— Дальше!

— Да, конечно, — спохватился Сохатый. — Просто трудно вот так, сразу…

— А ты не торопись, времени у нас более чем предостаточно.

— Ну, значит, и выложил он мне все.

— То есть Шкворень? — уточнил Грязнов.

— Ну да, Макарыч. Мол, есть у него несколько местных клиентов, насколько я понял, директоров ресторанов, которые готовы закупать икру чуть ли не тоннами. Вот я и должен подыскать надежных мужиков, которые соображают в нерестовой рыбалке, загодя еще забросить их подальше в тайгу, на протоки, и уж по осени скупить у них оптом всю ту икру и балык, который они на нересте заготовят. И свезти все это в нужное место, куда Макарыч укажет.

— Кто должен был с ними рассчитываться?

— Я, — после короткого колебания ответил Сохатый. — Вся штука-то в том, что о Макарыче никто ничего не знал.

— Сети откуда? — продолжал допытываться Мотченко.

— Сети его. Японские. У него на складе еще припрятаны такие же.

— А лодки?

— Тоже его.

— Хорошо, оставим пока что это, — перехватил нить допроса Грязнов. — Что было дальше?

— Дальше-то? А дальше, значит, подрался я по пьянке в нашем кабаке, вот и угодил на зону по хулиганке. Там-то и познакомился с Кургузым, а потом уж и с Пашкой Стериным. Рассказал им про артельку, которую можно будет сколотить сразу после освобождения, сказал, что все начальные расходы беру на себя. Лодки, снасти, оружие, палатки и прочий там харч.

— Ты им говорил про Макарыча? — перебил Сохатого Мотченко.

— Зачем? — удивился тот. — Я уж, честно говоря, думал, что и он про меня забудет. Два года все-таки отбарабанил. Ну а когда вышел, он тут как туг. Опять же таки пригласил к себе на склад, водчонки с закусью поставил, да и говорит: «Не забыл про мое предложение?» Помню, говорю. А он мне: «Вот и ладненько. Иди сейчас в кадры — мне как раз менеджер по закупкам нужен. Зарплата, конечно, не ахти какая, но если икорку с балычком на промышленный поток поставишь, то деньги будешь иметь царские». Вот и сосватал я тогда Назарова с Кургузым. А тут еще Пашка Стерин освободился, так что и его тоже…

— И икра пошла, — негромко произнес Грязнов.

— Да.

— Яйца бы тебе оторвать за это! — вскинулся было Мотченко, однако тут же спросил: — Кому он сбывал икру?

— Это ту, что в прошлые годы?

— Пока что за прошлые годы разговор идет!

— Не знаю, матерью клянусь, не знаю. Одно могу сказать. Я ему как-то насчет деньжат заикнулся, чтоб прибавил, — риск-то все-таки большой, а он мне в ответ: «Это ты рискуешь-то? Да прошлой зимой, говорит, человек один с нашей икрой погорел, а ты даже слыхом об этом не слыхивал». И передразнил еще меня: «Риску-у-ет он».

— Хорошо, обо всем этом чуток позже. А сейчас… — Вячеслав Иванович посмотрел на Мотченко, словно хотел проникнуться его реакцией на рассказ Сохатого, и сказал: — А сейчас вернемся к тому дню, когда был убит Сергей Шаманин и ранен Евгений Кричевский.

И опять Сохатый сник, сгорбился на стуле, будто все время ждал и боялся этого вопроса.

— Итак… — поторопил его Мотченко. — Только предупреждаю сразу, без вранья. Начнешь лапшу на уши вешать — зачтется.

— Зачем мне это? — буркнул Сохатый. — И без того грехов хватает. В общем, во второй половине дня это было. Ну да, я как раз с обеда вернулся. А тут на склад Семен прибегает, Кургузый, значит. Вызвал меня и говорит: так, мол, и так, засек его Маринкин муженек, который парашютистом работает. Мол, этот самый Шаманин егo по ножу узнал, который в землянке сгоревшей остался. А сам с похмелья, вида страшенного, морда опухшая, да и ручонки трясутся так, что не приведи Господь. Короче, выпалил все это мне да и спрашивает, что теперича ему делать. Боится, мол, что Маринкин муженек его в милицию сдаст.

— Та-ак, — протянул Грязнов, — это уже интересно. И что же дальше?

— Ну я, честно говоря, и сам перетрухал малость, — расколется ведь гад на первом же допросе. Однако, как мог, успокоил и приказал, чтобы домой шел и глаза не показывал, пока я не приду. А сам в это время к Макарычу. Рассказал ему все как есть, думал даже, что он этого гаденыша изничтожит тут же, однако он даже материться не стал. Почесал в затылке да и говорит: «Утро вечера мудренее, так что не будем пока спешить. Но своему козлу скажи, чтобы ноги его в Стожарах не было. Я сейчас возьму билет до Хабаровска, отнесешь ему и прикажешь, чтобы весточку оттуда дал. А чтобы не бедствовать по первому времени, десять штук ему сунешь». Так я и сделал. Отнес этому козлу деньги с билетом, наказал по какому телефону позвонить или пару строк черкануть на крайний случай и тут же домой пошел. А утром слышу…

Сохатый скривился, словно от зубной боли, просяще посмотрел на хозяина кабинета:

— Можно я еще закурю?

Дрожащими пальцами достал сигарету, сломал одну спичку, другую, в конце концов все-таки прикурил и, глубоко затянувшись, тяжело, с хрипом закашлялся.

Покосившись на Грязнова, Мотченко хотел уж было рявкнуть на него, чтобы продолжал свою исповедь, однако Вячеслав Иванович не торопился. В нем словно проснулся тот знаменитый на всю Москву сыщик и мастер допросов Грязнов, который внутренне чувствовал, когда надо нажимать, а когда послабление дать подследственному. Как говорится, все мы люди, все человеки, и ничто человеческое нам не чуждо.

Затянувшись еще несколько раз и аккуратно затушив оставшийся «бычок» о широченную мозолистую ладонь, Сохатый столь же аккуратно положил его обратно в пачку и уже более спокойно продолжил:

— Ну а утром слышу разговор на станции: парня, мол, какого-то застрелили. А другого ранили. Я-то поначалу даже не придал этому никакого значения, мало ли что по пьяни случается, как вдруг узнаю, что убитый — тот самый парашютист, который девчонку у Кургузого увел. Честно скажу, испугался. Думал, его работа. Нажрался на те деньги, что я ему дал… Однако мужиков на станции порасспросил, и те сказали, что видели, как Кургузого в вагон загружали, а Васяня, это грузчик из магазина, провожал его. Расспросил аккуратно Вася-ню, — так и есть, уехал Семен. Так кто же, думаю, парашютиста того?.. Бросился к Макарычу. А тот такое рыло скорчил, будто вообще об этом знать ничего не знает. Я у него и спрашиваю: «Может, мужиков-то наших снять с реки? А он мне: «Зачем? Кто-то это дерьмо пришил, а мы-то здесь при чем? Пусть рыбалят». Ну я и успокоился. Действительно, мы-то здесь при чем? Тем более что стреляли не в него одного, но и в этого парня, командированного. Ну а тут позвал меня как-то к себе Макарыч да и говорит: «Замазаны мы с тобой, Петро, по самые яйца. Так что надо выкарабкиваться. Свезешь, — говорит, — этот ствол Кургузому да спрячешь у него понадежнее, но так, чтобы он не прознал про это». И добавляет: «Делай, что приказано, иначе свистеть нам с тобой на всю катушку».