Бледный гость - Филип Гуден Страница 38

Есть в «Сне» одна сцена, когда столяр Пила спрашивает, будет ли светить луна во время представления о Пираме и Фисбе. Моток и Клин обращаются к календарю и обнаруживают, что да, луна должна светить. Ремесленники, как ребята практичные, собираются использовать это обстоятельство в качестве бесплатного освещения. Моток говорит: «Ну что ж, тогда можно не затворять одну оконную створку в той палате, где мы будем играть, и пускай луна светит в окно». [20]

Как по сигналу, луна действительно взошла в тот момент спектакля над нашими головами. И теперь свет ее проникал в узенькие оконные створки. Наша «обитель» находилась под самой крышей, так что в паре футов от окна находился парапет. И створки открывались внутрь. Я потянул за ручку, и после небольшого усилия она поддалась. Свежий ночной воздух хлынул мне в лицо. Я посмотрел на спящих за моей спиной товарищей. Мне не очень хотелось, чтобы они видели, как я вылезаю на крышу.

Оказавшись снаружи, я выпрямился и крепко ухватился за парапетную плиту. Камень еще хранил тепло прошедшего дня, чего не скажешь о сточном желобе под ногами. Думаю, было час или два ночи. По календарю должно было наступить равноденствие, но заря еще и не думала заниматься. Луна безраздельно царила на небосклоне. Редкие облака призрачной пеленой укрывали звезды. Где-то ухала сова Я выглянул за парапет и будто оказался на краю утеса такой головокружительной высоты, что мне почудилось, будто все предметы внизу расплываются и раскачиваются. Прямо передо мной лежала наша недавняя сценическая площадка. Перед ней – зрительские ряды. Чуть поодаль – грабы, окружающие сад. Слышалось мягкое журчание фонтана. И отдаленный собачий лай.

Вытянув шею и повернув голову, я увидел край дома, а дальше, за угловой башенкой, освещенную луной кромку леса, где окончил свои дни слабый умом Робин. Как быстро Филдинг изменил свое мнение и признал, что дикарь умер собственной смертью, – если только можно сказать так про самоубийство!

Я вновь перевел взгляд на сад. Как обнаруживалось с высоты, планировка его напоминала шахматную доску. С одной стороны он был разделен на клетки тропинками и низкими изгородями, а лунное сияние было достаточно ярким, чтобы освещенные его части отбрасывали густые, темные тени. С другой – скульптуры, фонтан Нептуна и летняя беседка были подобны фигурам, расставленным по клеткам и готовым к игре или уже передвинутым.

Я моргнул. Потом моргнул еще раз. Мне показалось, что в лунном свете одна из беломраморных скульптур, расположенных в центральной части сада, шевелится. Вот замерла, а теперь опять шевелится… У меня мурашки поползли по коже. Потом я заметил, как неясная тень отделилась от обширной темной части сада и двигается навстречу освещенной. Двигается и замирает, двигается и замирает. Как будто что-то замыслила, какую-то хитрость или хуже. Белая фигура, похоже, совершенно не подозревала о том, что черная неумолимо подкрадывается к ней. Я чуть не закричал, чтобы предупредить. Но побоялся выдать себя. Лишь беззвучно раскрыл рот и стал свидетелем странной картины: белая и темная фигуры встретились и схватились друг с другом. Потом в ночном воздухе раздался сдавленный крик.

В тот же самый миг на лик луны наплыло облако. Эффект был подобен внезапно потушенной единственной в помещении свечи. Ко времени, как луна появилась вновь, декорации уже сменились. Ни единой двигающейся фигуры, ни белой, ни черной, в саду не было. Лишь ночь и тишина. Более ничего.

Я подождал, но чувства подсказывали: то, чему суждено было случиться, уже случилось. Тем не менее некоторое время я еще стоял на месте, держась за парапет. После, замерзший и напуганный, я влез обратно в окно, бесшумно закрыл его и на цыпочках, по скрипучему полу пробрался к своей кровати. Лег и закрыл глаза. Лунный свет больше не попадал мне на лицо – передвинулся в дальний угол наших «покоев». На смену прежним образам Кэйт пришла бессвязная череда видений. Огороженный от остального мира сад, поделенный на квадраты света и тьмы, размытые сцепившиеся фигуры. Сдавленный крик.

Я стал свидетелем какого-то представления, игры. Но какой? И кто были игроки?

Спал я всего несколько часов. К моменту, когда я проснулся, серый предутренний свет уже вытеснил из нашей комнаты бриллиантовое лунное сияние. Пели птицы. Вспомнив увиденное ночью, я подумал, что, возможно, знаю, что за игра это была: игра моего воображения. Может, все это мне просто приснилось (может же человеку присниться, что он проснулся). Ну а если я действительно вылез через окно на крышу, что я действительно мог увидеть или услышать? Неясные тени, крики жертв ночных животных. Только и всего. Успокоив себя таким образом, я вновь забылся беспокойным сном.

Но все-таки игра имела место быть, и игра смертельно опасная, и настолько же серьезная, поскольку несколько часов спустя, утром – едва Инстед-хаус засуетился перед близившейся свадьбой наследника поместья, – в грабовом саду было обнаружено тело Генри Аскрея, второго лорда Элкомба. Способ убийства был страшен: лорда с чудовищной силой натолкнули на стрелку солнечных часов, находившихся рядом с беседкой. Первым (не считая убийцы, конечно) его увидел один из садовников. Он обнаружил своего хозяина лежащим ничком на солнечном циферблате, с раскинутыми руками и ногами. Сначала садовник не узнал его. Он решил, что это один из гостей или даже кто-то из тех жалких лицедеев, напившийся вдрызг и заснувший здесь в такой вот неудобной позе. Но потом, подойдя ближе, он увидел безжизненное выражение распахнутых глаз своего господина. Рот был раскрыт, обнажились зубы.

Поначалу садовник не понял, что за черный треугольный предмет лежит на груди умершего. Только когда другие слуги, в том числе и дворецкий Освальд, пришли, чтобы опознать и убрать труп, выяснилось, что это был зауженный конец длинного медного гномона, чья вполне безопасная тень служила указателем времени. Он проткнул сердце и прошел насквозь. Скорее всего, Элкомба толкнули на циферблат и затем удерживали с невероятной силой и яростью, чтобы стрелка не только пронзила спину и сердце, но и вышла наружу из его груди. Черной она была от запекшейся крови. Под давлением металл погнулся, но не прежде, чем достиг цели своего назначения.

«Tempus edax rerum» – было написано по кругу циферблата. В случае с хозяином Инстед-хауса эти слова оправдали себя: время действительно пожирает все.

Происшедшее можно было бы принять за несчастный случай. Элкомб, возможно, перебрав вина прошлым вечером (хотя трудно представить, что такого хладнокровного человека, как он, может погубить такая банальная вещь), или поддавшись приступу ярости, или же забывшись, поскользнулся и упал на солнечные часы в собственном саду, напоровшись на стрелку циферблата. А в мучительных попытках освободиться он только способствовал еще более глубокому проникновению в его тело острого, как кинжал, медного гномона.

Но все же тут чувствовался злой умысел человека. И тому доказательством стал Генри Аскрей-младший, которому надлежало в день летнего солнцестояния обручиться с наследницей Морлендов. Он показался на одной из тропинок сада, пока Освальд и бывшие с ним слуги отходили от первого шока и ужаса. Молча они разглядывали тело, соображая, как осторожнее всего снять его с гномона, чтобы унести в дом. Аскрей был в одной рубахе и бриджах. На лице его читалось недоумение. Одежда была сплошь запачкана кровью, бесспорно, его отца. Ему начали задавать вопросы, но он отмалчивался или же просто был не в состоянии говорить. Он остановился, слегка приоткрыв рот и даже не посмотрев (как позже вспомнили) на тело Элкомба. Потом вновь пошагал, словно был не в себе, словно его вовсе не касалось, что это утро – утро его женитьбы Освальд отдал приказ остановить его, двое крепких ребят схватили сына и наследника погибшего хозяина, отвели в дом и заперли в одной из комнат на нижнем этаже.