Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти Страница 37

Капеллан церкви Санта-Кроче отец Якопо Карруччи влюбился в эту картину с первого взгляда, как только увидел ее в полумраке капеллы. Картина стала его единственной слабостью. Во всем остальном его жизнь текла в полном согласии с заповедями католической веры: он был умерен в еде и питье, ежедневно посещал больных и раздавал бедным основную часть пожертвований своих прихожан. Он ни разу не уклонился от ежемесячного посещения городского лепрозория и довел свою нравственную чистоту до того, что лишний раз читал «Отче наш», когда кто-нибудь из мальчиков-певчих ругался в его присутствии.

Однако, оказавшись перед образом, он забывал о своих устоях и без всяких угрызений совести предавался вожделению.

Каждый день после вечернего богослужения, когда все верующие уходили, он закрывал на ключ тяжелые двери церкви и устремлялся в алтарную абсиду бокового нефа. Там он преклонял колени на скамеечку для молитв, расположенную прямо перед алтарем, скороговоркой читал одну или две молитвы и в течение долгих часов созерцал свое сокровище.

Налюбовавшись вдоволь каждой деталью, он бережно закрывал боковые створки. На следующий день перед первой службой он проделывал все то же самое в обратном порядке. Только после этого начинался его день.

Но как раз в то утро он начался как нельзя хуже.

Войдя в маленькую капеллу, капеллан увидел, что створки распахнуты. Не может быть, чтобы он забыл закрыть их накануне вечером. Ни разу за все девятнадцать лет, что он служил капелланом церкви Санта-Кроче, он не совершал такой оплошности.

Ему показалось, что краски пределлы [10]были не такими, как обычно. Они словно выцвели и потускнели. Он с трудом различал фигуры, как будто взор его затуманился. Теперь дивный образ был похож на одну из тех пыльных картин, которые часто можно видеть на стенах деревенских церквушек.

Когда он дотронулся до странного налета, от его руки на дереве остался светлый след. Отец Карруччи вытер о сутану нечто липкое, покрывавшее его пальцы, и опустил глаза. Широкий красноватый потек начинался именно там, где он стоял, и окружал алтарь. Он зашел за мраморную плиту и остолбенел.

На полу он увидел обнаженное женское тело. Женщина лежала на животе, скрючившись в луже крови. Собрав все силы, священник осторожно перевернул ее и тут же пожалел об этом. Перед ним лежала совсем юная девушка, почти девочка. У нее было перерезано горло, и по всему телу виднелись следы ударов и порезов. На животе и бедрах были выдраны куски мяса, повсюду свисали клочья обугленной кожи, а в темных дырах на месте грудей просвечивали ребра.

Лицо искажала жуткая гримаса страдания. Все, что прежде делало ее красивой, было вырвано. У нее больше не было ни глаз, ни носа.

Отец Карруччи с трудом подавил вопль. Вне себя от ужаса, он перекрестился негнущейся рукой и со всех ног бросился вон из капеллы, сбивая все на своем пути.

Известие о том, что был найден еще один труп, мгновенно разлетелось по городу. Меньше чем за час сотни людей столпились у церкви Санта-Кроче. Десяток солдат стояли на страже у дверей, не давая никому войти.

Пьеро Содерини прибыл к десяти часам с таким чувством, словно изо дня в день он переживает одну и ту же жуткую сцену. Толпа, состоявшая главным образом из последователей Савонаролы, встретила его враждебным ропотом. Не обращая внимания на выкрики, гонфалоньер быстро прошел внутрь церкви и направился прямо к капелле, где уже работал Корбинелли.

Когда он увидел труп, его мрачное настроение сменилось подавленным. С тех пор как началась эта череда убийств, он повидал много ужасного, но на сей раз жертве не было и двадцати лет. Несмотря на страшные увечья, на том, что осталось от ее лица, все еще можно было различить тонкие, возможно даже красивые, черты. Чудесные светлые волосы слиплись от крови. Странно расслабленное тело легко поддавалось действиям врача.

— Как она умерла?

Вопрос гонфалоньера отразился эхом от сводов безлюдной церкви. Поглощенный работой, Корбинелли не слышал, как тот вошел. Он жестом велел Деограциасу продолжать обследование тела.

— Она истекла кровью, когда ей перерезали горло. Раны на теле были нанесены так, чтобы не задеть жизненно важных органов. Ни одна из них сама по себе не была смертельной, но в совокупности они привели ее к гибели. Как обычно, безупречная работа.

— Где она была убита?

Врач направился к алтарю часовни.

— Ее ранили здесь, перед образом. Скорее всего, она упала, а затем заползла за алтарь. Она умерла вон там, обхватив себя руками, словно спящее дитя. Стоя на ступени, окружающей алтарь, убийцы следили, как она умирает.

Гонфалоньер вздрогнул.

— Убийцы? Их было несколько?

— Есть три разных следа.

— А почему ты уверен, что они принадлежат именно убийцам? Тут вокруг нас не меньше тридцати следов.

— Капеллан проявил поистине удивительное хладнокровие. Как только он нашел тело, он вышел из церкви и закрыл дверь на ключ. Прежде чем предпринимать что-либо, стражи, в свою очередь, предупредили Малатесту. Все это позволило мне первому войти в церковь. И, поскольку капеллан клялся всеми святыми, что не вставал на ступеньку, которая окружает алтарь, можно сделать вывод, что эти следы принадлежат убийцам. Hoc demonstrandum erat. [11]

— Прекрасно, теперь мы вместо одного ищем троих. Час от часу не легче!

— Не будьте таким пессимистом, Эччеленца. Только что они совершили свою первую ошибку. Теперь мы узнали о них кое-что важное.

Содерини грустно покачал головой:

— Это ты расскажешь родителям девушки. Пусть знают, что их дочь умерла не напрасно.

— Согласен, этого мало. Но до сих пор они действовали очень скрытно. И на сей раз их никто не видел.

— А как они проникли в церковь? Разве дверь не была закрыта?

— Была, конечно, как и каждый вечер. Они взломали дверь дома священника. Он спал наверху и ничего не слышал.

По-видимому, гонфалоньер немного успокоился.

— Что ты еще обнаружил?

— Все как обычно. Прежде чем привести сюда, ее пытали. Глаза ей выкололи и нанесли раны еще живой. Нос и зубы я нашел у нее в горле, а вот глаза исчезли.

— Известно, кто она?

— Никаких догадок.

— Почему ее притащили сюда?

— Все это неспроста. Встаньте сюда, Эччеленца. Точно на то место, где ей перерезали горло.

Гонфалоньер долго разглядывал лужу крови, на которую указывал Корбинелли, прежде чем решился встать туда, куда велел врач.

— И что я должен увидеть?

— Посмотрите-ка внимательно на образ. Содерини вгляделся в картину и тут же прошептал: