В чертополохе - Иван Дорба Страница 37

— Вас ист лос?

Попов когда-то успешно изучал немецкий и французский языки, а потом увлекся английским; его книжные полки были завалены детективами Эдгара Уолеса, Честертона. Он прилично разговаривал на английском, похуже на немецком и совсем плохо на французском: хромало произношение. Чегодов, блестяще знавший эти языки, слушая Аркадия, хохотал до слез. «Вымова у тебе якась матерна! — шутил он и советовал: — Когда произносишь слово, языком надо ворочать, прижимать к небу, сворачивать в трубочку, картавить или чуть гнусавить…» Аркадий нисколько не обижался. Однажды в Марселе он спросил о чем-то работавшего в порту докера, а тот долго не мог взять в толк, что от него хотят. Подошли еще двое и тоже начали спрашивать. Потом портовый рабочий, разводя руками, на чистейшем русском языке обратился к товарищам: «Вроде югославский офицер, а вот на каком языке говорит, не пойму! Ты, Миша, мастак, знаешь даже зулусский, поговори-ка с ним!» «Вот так я научился зулусскому языку», — шутил Попов.

Сейчас свои знания немецкого Аркадию показывать не пришлось, потому что на крыльцо выбежала Анджела и приветливо помахала ему рукой; Попов легко отстранил верзилу-гестаповца, направился к дому и осторожно пожал протянутые пальчики хозяйки виллы.

И по тому, с какой легкостью летчик отстранил телохранителя, который весил по меньшей мере килограммов девяносто, и по тому, как бережно пожал своей железной рукой ее пальцы, Анджела поняла, что русский казак обладает феноменальной силой.

— Милости просим! — любезно произнесла она и вместо того, чтобы повести гостя в дом, спустившись со ступеньки крыльца, предложила:

— Пройдемте, я покажу вам наш сад, Гельмут еще спит, у него была ночная работа. А я хочу угостить вас яблоками, у нас уникальная яблоня во всем Бледе, такой даже нет в саду королевской резиденции. — И она взяла Аркадия под руку. — Эта яблоня выросла из семечка, которое привез из России отец моего мужа Звонко Янежича и называется она антоновкой.

— А где же ваш муж? — спросил Аркадий. — Разве он не здесь?

— Он живет в другом крыле со своей матерью, мы с ним разошлись. — На ее глазах заблестели слезы.

— Не расстраивайтесь! И старайтесь выбраться из черной полосы. Все проходит. Мне говорила Мария Хорват, что вам тяжело. Рад бы вам помочь, но… — Аркадий вдруг вспомнил Зорицу, когда она в Дубровнике, с умоляющими, широко открытыми глазами, полными тоски и ужаса, кинулась к нему как к спасителю. Тогда все было просто. И перед его глазами встала картина: двое парней крепко держат девушку, почти, ребенка, а третий насильно пытается влить ей в горло водку и как потом они летят на землю от ударов его тяжелых кулаков. Зорица, наверно, письмо на Баба-Вишнину уже получила. А эту женщину, Анджелу, так просто кулаками не спасешь, ее страдный путь ведет на Голгофу. И, не в силах больше смотреть в ее полные слез глаза, отвернулся.

На большой развесистой яблоне несколько светло-желтых, тронутых пурпуром вечерней зари антоновок показались Аркадию сказочными, мороком далекого детства: когда-то в их саду росла такая же яблоня и так же в отсвете вечерней зари горели на ее ветвях золотистые плоды.

— О чем вы задумались? — забеспокоилась Анджела, пытливо уставясь ему в лицо.

— У меня на родине, в моей станице, была такая же яблоня, — признался Аркадий. — Ей-богу!

Анджела подбежала к дереву и потянулась за яблоком, подпрыгнула, но плод был слишком высоко.

— Давайте, я сорву!

— Нет-нет, я сама. Поднимите меня, не бойтесь, я не укушу, я не змея…

Аркадий пожал плечами, подошел к ней, нагнулся, подхватил чуть повыше колен и легко, как балерину, поднял и, подождав, когда она сорвет одно, потом второе яблоко, тихонько опустил на землю.

— Ева преподносит яблоко познания, добра и зла, увы, не своему Адаму, вкусите его, — и протянула ему яблоко. Они посмотрели друг на друга и расхохотались. — И сказал змей: «Вкусите эти плоды и откроются глаза ваши, и будете вы как боги, знающие добро и зло», — процитировала Анджела.

— А Всевышний сказал: «Жено, умножая, умножу скорбь твою… и к мужу влечение твое, и будет он господствовать над тобой».

— А разве это не прекрасно?! — воскликнула возбужденно Анджела. — Я счастлива, что хоть раз в жизни меня держал на руках настоящий мужчина! Погодите, не думайте обо мне плохо, множится моя скорбь, но не было у меня влечения ни к мужу, ни к тому самодовольному юберменшу. Никто не будет господствовать надо мной! Ибо я познала добро и зло!

Аркадий одобрительно кивнул:

— Яблоко с надписью «прекраснейшей», — продолжала Анджела, — было причиной спора Геры, Афины и Афродиты, Адамово яблоко, глазное, содомское, чертово… яблоко сердца — мишень и державное яблоко — скипетр. С незапамятных времен эмблема самого драгоценного — глаза, сердца, красоты, власти и зла… и, наконец, начала начал — познания. Я, — она засмеялась, — вкусила русскую антоновку и потому знаю о вас все!

— Все знает только Бог. Вы слушали мою беседу с господином Розумеком, даже записывали ее. И кое-что вам известно от нашей связной, Марии…

— Да, да, записывала и делилась о вас впечатлениями, потому что живу с немцем! С гестаповцем! — истерически крикнула она, потом испуганно подняла лицо на окна виллы и, понизив голос, продолжала: — И только поэтому смогла спасти патера Йожи, да и вас, дорогой майор, послав нашу смелую Марию. Вы настоящий мужчина, однако, как и все, не понимаете женщин. Не догадываетесь, на что они способны. Мы можем быть очень добрыми и очень злыми. Ради достижения цели женщина в силах вываляться в любой грязи! — Ее серые глаза потемнели, на лбу залегла глубокая складка, красивый нос с горбинкой вдруг стал напоминать клюв хищной птицы, грудной голос охрип.

«Ведьма! Не завидую я Розумеку», — мелькнуло в сознании Аркадия.

— Розумек, — словно угадав его мысли, продолжала Анджела, — ведет неглупую политику. Про себя очень скорбит, что блицкриг не удается, и понимает, как и его шеф Мюллер, которого он боготворит, что до победы далеко. Ни на минуту не забывайте, что гауптштурмфюрер истинный немец и гестаповец, которого не заставишь изменить убеждения, взгляды на «долг» перед германским рейхом. Он ненавидит нас, словен и русских, и играет роль, но мы тоже не простаки, верно? — И она пристально на него взглянула.

С недоумением смотрел Аркадий на эту женщину, он только что назвал ее про себя ведьмой, сейчас взгляд ее был ласков и добр, ничто не напоминало, что в ней живут одновременно веселье и беззаботность с ненавистью и злым роком, уготовившим ей программу тернистого пути. Как можно судить эту женщину, в которой идет извечная борьба жизни и смерти, добра и зла, правды и лжи и всех этих сопряженных и в то же время полярных начал?

Вдруг лицо Анджелы стало серьезным. Она, строго глядя на Аркадия, проговорила:

— Неподалеку от отеля «Унион», как вам уже, наверно, говорили, есть киоск «Дела», в нем работает молодая продавщица, вы ее узнаете по золотистым волосам. Если возникнет что-нибудь срочное и вы не застанете Марию Хорват, обращайтесь к ней. Попросите порыться в старых газетах и найти статью о Несторе. А теперь пойдемте к Гельмуту. — И она, понурившись, пошла по дорожке к крыльцу.