Boys - Ирина Шанина Страница 37

Иван понимающе кивнул головой и резво выбежал из комнаты. Через секунду он вернулся с большим банным полотенцем:

— Вот, пакета не нашел подходящего, будем сюда складывать.

Открыв шкаф, я обалдела. У Жени был вполне приличный гардероб и, насколько я помню, все вешалки были заняты. Периодически она даже жаловалась, что вещи уже не помещаются, а выбрасывать жалко. От былого изобилия осталось не больше трети, все остальное таинственным образом исчезло, о чем я немедленно доложила своему «коллеге».

— Ясно, — Ванька в сердцах сплюнул и вы-ругался. — Этот прохвост продал ее вещи. Вот негодяй, еще даже сорок дней не прошло.

Я согласилась, что поступок со стороны Петра некрасивый, но зато это объясняет появление у него некоторой суммы, раз он хотел оплатить свое дальнейшее пребывание в этой квартире.

— Н-да? — в голосе Ивана было столько скепсиса, что его хватило бы на весь восьмой «В», в котором училась моя дочь. — А вот это он, по-твоему, тоже купил на деньги, вырученные от продажи тряпок? — Он ткнул пальцем в новехонький музыкальный центр.

Даже мне, человеку не сильно искушенному в технике, было понятно, что такой центр стоит кучу денег. Я еще раз внимательно изучила оставшиеся вещи.

— Шуба… Он продал ее шубу.

— Ха-ха-ха, не смешно, — отрезал Иван. — Сколько, по-твоему, он мог за нее выручить? Я знаю, что она ее купила уже не новую за 700 долларей и относила два сезона.

Пришлось с ним согласиться: для покупки такого центра бэушных шуб должно быть продано не менее десятка, у Женьки же была всего одна.

В шкафу не обнаружилось ничего интересного, поэтому я перешла к письменному столу. Вот уж никогда бы не подумала, что обыск такое утомительное занятие. Иван молча, сосредоточенно копался в ящиках комода.

— Вот, смотри, — он торжествующе помахал каким-то листочком.

При ближайшем рассмотрении листочек оказался счетом из магазина «Эльдорадо» на покупку музыкального центра. К счету был прикреплен чек. Из информации, отпечатанной на чеке, следовало, что человек, приобретший музыкальный центр, расплатился кредитной картой. Правда, на чеке было пробито всего пять цифр — первая и четыре последних, вместо остальных были напечатаны звездочки. Первая цифра была четверка, далее следовали три пятерки и девятка. Очень запоминающийся номер.

— Видишь?! — ликовал Иван. — Я знал, я чувствовал, что-то здесь не чисто.

— В чем ты видишь нечистоту покупки? — поинтересовалась я.

— Откуда у него кредитная карта?

— Может, Женина, — не подумав, ляпнула я и прикусила язык.

Иван выразительно покрутил пальцем у виска:

— Если бы у нее даже и была карта — а я точно знаю, что карты у нее не было, — она была бы выписана на ее имя. И этому хмырю никто бы ничего не продал по чужой карте.

Логика в Ваниных размышлениях была железная, поэтому мы торжественно положили счет на полотенце — первая улика.

Воодушевленные успехом, мы активно продолжили поиски. Минут через десять я обнаружила в самом нижнем ящике стола конверт с письмом. Письмо было адресовано Петру, почтовый штемпель и обратный адрес на конверте поведали нам, что данное послание было отправлено гражданкой Верой Прохоровой, проживающей в деревне Верхняя Яйва. Мы молча смотрели на конверт, не решаясь открыть его. Удивительно, как правила поведения, вдолбленные в детстве, мешают сыщицкой работе. Чужие письма читать неприлично, я это знала еще в те далекие годы, когда посещала детский сад. Видимо, Иван воспитывался в схожих условиях, потому что его боевой задор несколько подувял.

— Ну? — жалобно спросил он. — Что будем делать? Вдруг там что-то личное?

— Может, и личное, — веско заметила я, — но это личное может привести нас к разгадке Женькиной гибели… Или, на худой конец, объяснить, куда подевался Петр. Вдруг мама ему написала, что тяжело больна, вот он и сорвался…

— Кто — он? — рассмеялся Иван. — Да если бы даже она ему написала, что вчера умерла, он бы только порадовался, что находится далеко и не придется тратиться на похороны.

К сожалению, моральный облик Петра полностью соответствовал данной характеристике. От похорон сестры он самоустранился, предоставив хлопотать по всем вопросам Ивану. Я решительно раскрыла конверт.

Письмо оказалось довольно длинным, по стилю написания оно напоминало послание Ваньки Жукова «на деревню дедушке Константину Макарычу». Сначала шли многочисленные приветы от людей, нам с Иваном не знакомых. Примерно к середине приветы сменились подробным описанием состояния здоровья гражданки Прохоровой, и лишь в конце замаячил текст, представляющий хоть какой-то интерес.

«А что касается фотографии, — писала гражданка Прохорова, — так ее Женя с собой увезла, а другой у меня нет. Она и была-то одна карточка. Ходила к соседке бабе Тоне, так та уж совсем старая стала, не помнит ничего. Сколько я ей ни объясняла, не понимает, о какой карточке речь».

В отличие от впавшей в маразм бабы Тони я мгновенно сообразила, что карточка, о которой идет речь, хранится у меня дома вместе с остальными Женькиными вещами, о чем я немедленно информировала Ивана. Он попенял, что я раньше ничего ему не рассказывала. Упрек не совсем справедливый — кто ж знал, что фотография является, по-видимому, важной уликой и может навести на след преступника. Интересно, о какой именно карточке пишет Прохорова? Там есть несколько Женькиных фотографий в детстве. Есть семейное фото, где она держит на руках маленького и тогда еще не такого гнусного Петра, а рядом сидит женщина с пропитым лицом — их мать, она же Верка Прохорова. Есть фотография, на которой Женьки и Петра нет, но есть ее покойная сестра с одноклассниками. Я внесла предложение закончить обыск, что мы и сделали — благо, осталось совсем немного необследованных мест. Больше ничего найти не удалось. Ваня поднял с пола и свернул за ненадобностью полотенце, предназначенное для сбора улик. Весь наш улов легко поместился в прозрачной папке-конверте.

Мы вернулись на кухню, хотя я настаивала на том, чтобы немедленно поехать ко мне, разложить все фотографии и попытаться еще раз проанализировать письмо. Выудить из него неявные намеки, на основании которых можно было бы определить, какая фотография нам нужна. Иван в целом был со мной согласен, но считал, что мы заслужили полчаса отдыха и по чашке кофе.

Кофе, я это знаю совершенно точно, стимулирует умственные способности. Особенно если он не растворимый, а сваренный в джезве по всем правилам. Первые два глотка — это просто наслаждение, мозги расслабляются, уступив на время место обонянию и вкусу. Третий глоток радикально меняет расклад сил: сначала появляется мысль: «До чего же хорошо!» За первой мыслью резво подтягиваются остальные, что часто приводит к удивительному результату. Если в момент, когда ты начинал пить кофе, ты был озабочен решением какой-нибудь проблемы, правильный ответ приходит приблизительно с седьмым глотком.

— Эврика! — неоригинально выкрикнула я, сделав седьмой глоток, правда, уже из второй чашки.