По правилам корриды - Елена Яковлева Страница 36

«Разобраться, нужно спокойно во всем разобраться, — внушал он себе, положив голову на баранку. — Прежде всего старушка… Ее не существует в действительности… Это чувство вины, причем гипертрофированное. Такое может случиться с каждым, а у него, Шатохина, просто все совпало. Ну, буквально одно к одному: несчастная любовь у дочки, девушка с репродукции…»

И дальше:

«Перестань дергаться, Шатохин, решай проблемы по мере их поступления. Вот что конкретно ты в данный момент должен делать? Двигать на службу, а после дежурства домой, там дочка, и жена пытается ее утешить как может».

Дочка, дочка, Шатохин скрипнул зубами, додумалась тоже, наглоталась транквилизаторов из-за какого-то слизняка, не стоящего доброго слова. Это хорошо, что все обошлось, промыли желудок и домой отпустили, а ведь все могло кончиться не дай бог как… Когда им ночью из больницы позвонили, жена сразу заголосила, точно по покойнице:

— Пропала, пропала наша Катя-а!..

У Шатохина сразу все из головы повыветривалось, кроме Катьки. Спроси сейчас, как они до больницы доехали, он и не вспомнит. Очутились как-то, и все. А там… Доктор смотрит на них с подозрением, словно печать наследственного изъяна ищет, и авторитетно заявляет, что все случаи суицида фиксируются в психдиспансере. Катька ревет белугой, однако благоверного своего вспоминает без прежнего пиетета, поняла, видно, каких дров сдуру наломала.

Утром они ее с грехом пополам забрали из больницы, и Шатохину вроде бы удалось уговорить доктора нарушить должностную инструкцию, чтобы дело обошлось безо всяких там учетов у психиатра, а то ведь у нас горазды поставить клеймо на всю жизнь. И сразу вспомнил про Юлию Андриевскую, будто явившуюся ему укоризненным видением, которое он, впрочем, тут же прогнал. Жаль, не навсегда. Навсегда у него с ней не получалось. Как и с той старушкой в газовой косынке. Это все, что было у них общего, потому что Юлия Андриевская существовала, а старушка нет.

Ну вот, можно считать, что разобрался. Тогда на службу, разве нет? Шатохин протянул руку и взял в руки мобильный телефон, набрал рабочий номер:

— Серафимыч? Это Шатохин… Слушай, тут у меня дома заварушка небольшая, как бы мне… Да, придумай что-нибудь, я потом отработаю, ты же знаешь. Ну спасибо, бывай.

Шатохин снова положил мобильник на сиденье и завел машину. Если не на службу, тогда домой? Но домой он не поехал, поехал он на Кутузовский.

* * *

На этот раз дверь ему открыл молодой красивый парень. Пожалуй, даже слишком красивый, но Шатохину на такие вещи, слава богу, начхать. Вид у парня был растерянный.

— Вы… Опять из милиции? — спросил он. — Но я уже все сказал, что знал, а Виктория пока не появлялась.

Наверное, недавно у него был Конюхов или Степанов. Вернее всего, Степанов, потому что у Конюхова слишком толстая задница.

— Ну проходите, проходите, что вы стоите… — Парень был явно не в своей тарелке, взвинчен до крайности.

Шатохин не стал возражать, вошел в просторную прихожую, всю в красном дереве или в чем-то покруче, как он механически для себя отметил.

Парень направился дальше, в глубь квартиры. Шатохин, окончательно и бесповоротно прогнавший последние сомнения относительно собственной роли в этой истории, уверенно двинулся за ним.

— Ну вот, только что ваш товарищ ушел. — Парень остановился посреди гостиной и развел руками. — Я только от него и узнал о… Маше. Жуткая история, жуткая… Позавчера она у нас была, убиралась здесь, как обычно, часов в шесть ушла. С тех пор мы ее не видели… А вчера она не приходила, но у нее вчера как раз выходной был, поэтому мы и не беспокоились…

Что при этом творилось с беднягой красавчиком, надо было видеть! Дергается весь, руками жестикулирует, как ветряная мельница, мимика — вообще не поддается описанию. Здесь явно что-то посерьезнее шока от неожиданного известия о смерти домработницы. За всем этим мельтешением какая-то мучительная мысль… Или страх?

А тут еще телефон на столе зазвонил, и его на редкость мелодичная трель вызвала у перевозбужденного красавца гримасу отчаяния. Он посмотрел сначала на телефон, потом на Шатохина, словно испрашивая совета, поднимать ли трубку. Потом не без колебания поднял ее со страхом, точно гремучую змею:

— А… Алло… Кто говорит? Леонид Борисович? Какой Леонид Борисович?.. А-а-а… Главный врач! Извините, тут у нас такое… Что вы говорите? Исчезла? Как исчезла? Н-но… Сюда? Звонила? Нет, она сюда не звонила… Где может быть? Да откуда же мне знать? Я ее вам доверил… В милицию? Зачем? Ах, вы уже заявили в милицию?! Так положено? Понятно… Да, если она здесь появится, поставить вас в известность? Конечно, конечно, поставим… А… А если не появится? Куда она еще может отправиться? Да не знаю я, не знаю… А, дача есть… В Ключах… Кстати, это не очень далеко… Да, известим вас, известим…

Красавчик уронил трубку на рычаг и поднял на Шатохина просто бешеные глаза:

— Очередная неприятность… Жена лежала в больнице и… и вдруг исчезла…

— В психиатрической больнице? — уточнил Шатохин.

— Ну да, — пожал плечами красавец, с которым творилось что-то несусветное, того и гляди в обморок грохнется. А потом по лицу его пробежала какая-то судорога, он посмотрел сквозь Шатохина и сказал: — А вот и Виктория.

Шатохин обернулся и увидел высокую бледную девицу со странно-лиловой шевелюрой. На девице были узенькие брючки с бахромой на щиколотках и пестрый, неравномерно вытянутый свитер.

— Здрасьте! — обожгла она его едким, как серная кислота, взглядом.

Шатохин кивнул с сумрачным видом.

— А вы кто будете? — поинтересовалась она и опустила на пол кожаный рюкзак, прежде болтавшийся у нее за спиной.

Но Шатохин не успел рта раскрыть, потому что заговорил красавец, можно даже сказать, заголосил, потому что каждое его слово чередовалось с полуистерическим всхлипом.

— Виктория! — Пауза, всхлип. — Кто-то убил… — Пауза, всхлип. — Машу…

— Машку? — В голосе молодой девицы удивление присутствовало, вне всякого сомнения, но такого уж вселенского горя не ощущалось. — Ты серьезно?

— Се…серьезно… Да вот товарищ из милиции…

— Вы из милиции? — Девица чуть не просверлила Шатохина насквозь своими пытливыми зелеными буравчиками.

— Я? — Он слегка отступил и улыбнулся. — Что вы, я этого не говорил. Я из Союза художников.

— Так какого черта вы тут толчетесь? — Девица интенсифицировала прицельное метание молний на шатохинскую голову. — И чего вы плетете небылицы про Машку?

— А я и не плел. Это вы лучше у молодого человека спросите. — Шатохин преспокойно повернулся и пошел в прихожую.

Девчонка вприпрыжку поскакала за ним и загородила заметно сутулой спиной дверь.

— Стоять! — рявкнула она отважно.

— А то что? — усмехнулся Шатохин. — Шаг вправо, шаг влево считается побегом?