Театр мертвецов - Михаил Март Страница 36

– Электрический разряд в воде. Так погиб Костенко и тот тип в бассейне.

– А «Сладкий аромат»?

– Им отравились Хмельницкая, выкурив сигарету, и подводник газом из аквалангов. И ради Бога, Петр Александрович, успокойтесь. Мы не в кости играем, и здесь не казино и не ипподром. На остальные названия у нас не хватит трупов. Бражников убил десятерых.

В кабинете повисла пауза. Все замерли. Майор постепенно приходил в себя.

– Да, Александр Иваныч, вы серьезный противник. Я это понял еще раньше, когда вы подошли ко мне на Похоронах Фартышевой.

– Чей противник? – чуть ли не шепотом спросил Трифонов.

– Убийцы, разумеется.

– Продолжайте. Вы же наверняка оставили самое вкусное на десерт. Так какие еще названия придумал Бражников своим казням?

– "Стрелы Зевса" – это сгоревший самолет. «Клюв в темя» – что это такое, мы не знаем. Десятого Бражников убить не успел. Его перехватили. Случайно. У него нога провалилась под строительные леса, когда он подбирался к окну жертвы. – Колодяжный встал и вернулся на свое место. Он медленно раскрыл папку и улыбнулся, будто увидел карикатуру – Все это очень интересно, конечно, но последняя новость не может обрадовать никого из нас. Сейчас вы поймете, что не только один я фантазер, а все мы здесь немножко тронутые. В деле Бражникова есть его отпечатки. Я нашел его карточку в дактилоскопическом архиве. У Бражникова шрам от пореза кухонным ножом на большом пальце. Это меня и заставило копаться в архиве. Так вот, отпечатки пальцев на рубильнике в театре, висячем замке и портсигаре идентичны отпечаткам убитого пять лет назад при попытке к бегству Бражникова. Можете долго смеяться, но дактилоскопия – наука точная.

Колодяжный сел на место, как боксер после последнего раунда. Теперь галдели все остальные. Шум набирал децибелы, пока генерал не стукнул по столу.

– Тихо! А теперь так. Все отправляются драть глотку в кабинет подполковника Крюкова. А он явится ко мне в десять утра завтра и доложит по форме и с документальными подтверждениями, каким образом по Москве могут разгуливать привидения и устраивать публичные казни скоморохам, как это привидение смогло превратить город в игорный дом, где все посходили с ума и делают ставки на человеческую жизнь. Все свободны, кроме полковника Трифонова.

Поток просочился в дверь, чтобы разлиться в другом кабинете.

– Кажется, я совсем сбрендил! – ломая любимый карандаш, произнес Черногоров. – Что делать будем, Александр Иваныч? Ты-то человек здравый. Помоги! А то ведь еще одно совещание – и меня на «Канатчикову дачу» увезут в смирительной рубашке.

Трифонов встал и сел ближе к генералу.

– Утешить мне вас нечем, Виктор Николаич, а вот помощи попросить хочу.

– Сначала ты мне ответь. Твоей фразочки никто не заметил. Все вашим пинг-понгом с Колодяжным увлеклись. Но ты обронил такие слова: «В Фартышеву стреляли из пневматической винтовки серебряной пулей». Может, пояснишь?

– Тут все понятно. На серебряной пуле не было ни гари, ни следов пороха, идеально чистая. Значит, вылетела не из патрона. А что может ее толкнуть? Пневматика. Пистолет не подходит. Расстояние восемь метров, пуля тяжелая, убойной силы не хватит. Значит, винтовка со специальным стволом, проточенным под калибр. И звука никакого, и ни огня, который дал бы вспышку. К этому могу добавить, что в коллекции генерала Самсонова имелась такая винтовка – «маузер 365а», то, что сегодня вполне может заменить боевые арбалеты. Но такие винтовки не выпускались серийно. Это экспериментальные экземпляры. Почему я так решил? Так случилось, что по каталогу коллекции не найдено восемь единиц боевого оружия. Они исчезли бесследно, Но мы нашли револьвер «таурус» из коллекции Самсонова, который использовался в спектакле, и сейчас наткнулись на винтовку «маузер». Утверждать ничего не стану, пока мы не получим ее в руки и она не подвергнется проверке экспертов. Это лишь мое частное мнение, поэтому я его не афишировал. Но сейчас все это не имеет значения, Виктор Николаич.

– Ну ты и хитрец! Ладно, проси, пока я на свободе. Из психушки мои приказы выполняться не будут.

– Сначала о мелочах. Надо узнать, кто имел доступ к архивам Бражникова.

Генерал выдвинул ящик стола и выложил книжку в мягком переплете. Название говорило само за себя: «Мститель-виртуоз».

– Тираж пятьдесят тысяч, выпуск девяносто седьмого года. Написано журналистом Метлицким со слов осужденного Савелия Бражникова.

– Ясно. Кстати, о словах. Мне хотелось бы получить на руки недельки на две все научные работы, вплоть до диссертации, майора Колодяжного. Но так, чтобы он об этом не знал. И никто другой.

– Заметано, завтра получишь. С его руководством мы уже побратались. Ну а без мелочей?

– Мне нужен очень толковый парень, опытный, внимательный, кропотливый, для командировки в Сочи на пару недель. Желательно не из вашего управления.

Генерал прищурился, но долго не думал.

– Есть такой. Тебе нужен Палыч. Спец высшего пилотажа, гниет в райотделе. Я его уже привлекал однажды. Этот тебе подойдет. Позвоню сегодня полковнику Саранцеву, думаю, мы сторгуемся.

– День ему понадобится, чтобы с делом ознакомиться, а потом я дам ему инструкции – и вперед. Но на Петровке об этом никто знать не должен.

– Как скажешь. Колдуй, Трифонов, на тебя вся надежда. Мои ребята уже выдохлись. По лицам вижу.

* * *

Трифонов колдовал недолго. Человека, которого генерал уважительно называл Палычем, звали Михаилом Павловичем Гореловым. Трифонов сам к нему поехал в райотдел. На кабинете висела табличка: «Оперуполномоченный М.П.Горелов. Старший оперуполномоченный Г.В.Раков». Трифонов постучал и вошел.

– Здравствуйте! Вы разрешите, я посижу у вас, подожду. В коридоре стульев нет, а у меня нога больная. Я мешать не буду.

– Конечно, садитесь, – ответил молодой человек, сидевший за одним из столов, которых в кабинете стояло четыре.

Трифонов сел у дверей, как бедный родственник, и сложил руки на коленях. Паренек в погонах старшего лейтенанта что-то старательно писал, изредка грызя кончик ручки, думая над следующей фразой. «Ему бы больше подошел пионерский галстук, а не форма, – подумал Трифонов. – Совсем докатились, скоро из яслей в милицию брать начнут». Худенький, рыженький, с веснушками, желторотый губошлепик. Так и будет всю жизнь бумажки писать, а к пенсии до генерала допишется. А потом удивляются, что у нас в милиции нет профессионалов…" Мысль оборвала открывшаяся дверь. В кабинет просунулась лысая голова.

– Палыч! Полковник сказал, что к тебе какая-то шишка из прокуратуры едет.

Голова скрылась, дверь захлопнулась. Никогда еще Трифонов не чувствовал себя большим идиотом, чем сейчас. Ну Черногоров, ну засранец! Издеваться вздумал!

– Это вы Горелов?

– Он самый, – тихо ответил лейтенант.