Нерв - Дик Фрэнсис Страница 36

День тянулся медленно. Я терпеть не могу, когда за мной наблюдают, и особенно противно мне было теперь, после скачки с Тэрниптопом, когда моя репутация несколько поправилась, но я старался следовать совету, какой дал Питеру, и выглядеть энергичным и жизнерадостным, за что и был вознагражден бесконечным похлопыванием по замерзшему плечу. Жизнь стала многим легче, когда никто не испытывал напряжения, разговаривая со мной. Но я не сомневался; последнее суждение будет вынесено после скачки с Темплейтом. И я ничего не имел против. Я знал, как прекрасно он показывал себя на тренировках, и Джеймс обещал, что ни на секунду не спустит с него глаз, чтоб ему не подсунули допинг.

На темной стоянке возле «Белого медведя» моя машина была второй. «Белый медведь», один из непривлекательных пабов с холодным светом внутри и без атмосферы уюта, пустовал. Я подошел к бару и заказал виски. Тик-Тока не было. Я посмотрел на часы. Двадцать минут седьмого.

Зеленые пластмассовые стулья вдоль стен отпугивали такой негостеприимностью, что я не удивлялся, почему нет посетителей. Не помогали ни зеленые шторы, ни флуоресцентные лампы на потолке.

Я снова посмотрел на часы.

– Вы случайно не ждете кого-нибудь, сэр? – спросил бесцветный бармен.

– Жду.

– Вы не мистер Финн?

– Да.

– Тогда у меня для вас сообщение, сэр. Мистер Ингерсолл только что звонил и сказал, что он не может приехать сюда, чтобы встретиться с вами, сэр, и он приносит извинения, но не могли бы вы подъехать за ним к станции в шесть пятьдесят пять. Станция здесь в полумиле, по дороге вниз, первый поворот налево, а потом прямо.

Я допил виски, поблагодарил бармена и пошел к машине. Я сел за руль и протянул руку, чтобы включить фары и зажигание, Я протянул руку…

Кто-то сзади с силой схватил меня за горло.

За спиной шуршала одежда, ботинки скребли тонкий резиновый коврик.

Я закинул руки назад и пытался царапаться, но до лица не дотянулся, а против перчаток, толстых, кожаных, ногти были бесполезны. Сильные пальцы точно знали, куда надо давить: с каждой стороны шеи прямо над ключицей, там, где проходят сонные артерии. Я вдруг вспомнил строчки из какого-то старого курса первой помощи: чтобы остановить кровотечение из головы… надо надавить на сонную артерию с одной стороны, но, надавив с обеих сторон, мы полностью блокируем кровоснабжение мозга.

Мне не вырваться. Упиравшийся в грудь руль мешал двигаться и сопротивляться. В те несколько секунд, пока гулкая темнота поглотила меня, две мысли мелькнули в голове. Первая – мне следовало знать, что Тик-Ток никогда бы не назначил встречу в таком дрянном пабе. Вторая – сердитая, что я умираю.

Когда медленно и неуверенно сознание вернулось, я обнаружил, что не могу открыть ни глаз, ни рта, стянутых липким пластырем, что у меня связаны вместе запястья и ноги стреножены, как у цыганского пони.

Я лежал на боку, неудобно скрючившись, на полу перед задним сиденьем машины; по размеру и запаху я понял, что это «мини-купер». Я замерз, но не сразу сообразил, что на мне нет ни пиджака, ни пальто. Рукава рубашки были стянуты и зажаты между двумя передними сиденьями, так что я не мог сорвать пластырь ни с глаз, ни со рта, и мне было ужасно неудобно. Собрав все силы, я попытался высвободить руки, но они были связаны прочно, и кулак – так мне показалось – с такой жестокостью ударил по рукам, что я прекратил всякие попытки. Я не видел, кто ведет машину, и ведет на большой скорости, но мне и не надо было видеть. Только один человек в мире мог подстроить такую мудреную ловушку, как «ягуар» на узкой дороге. Только у одного человека могла быть причина похитить меня, какой бы безумной эта причина ни была. Никаких иллюзий. Морис Кемп-Лоур не намерен позволить мне выиграть Зимний кубок, и он принял меры, чтобы предотвратить победу.

Неужели он узнал, беспомощно гадал я, что Тэрниптоп не случайно не съел отравленный сахар? Неужели он догадался, что я раскрыл его козни против жокеев? Неужели он услышал о моих расспросах в конюшнях и насчет «ягуара»? Если он все знает, что он собирается сделать со мной? На последний, довольно мрачный вопрос я не спешил найти ответа.

Путешествие продолжалось, как мне показалось, долго, потом машина вдруг резко повернула налево и запрыгала по дороге, наверное, вымощенной камнем, замедлила ход, еще раз повернула, немного проехала и остановилась.

Кемп-Лоур вышел, нагнул вперед сиденье водителя, схватил меня за веревку, стягивавшую запястья, и вытащил наружу. Я не сумел встать, потому что был стреножен, и упал на спину. Земля была жесткая, посыпанная гравием. Рубашка порвалась, и острые камни царапали кожу.

Он рывком поставил меня на ноги, и я стоял, покачиваясь, ничего не видя, неспособный бежать, даже если бы мне и удалось вырваться. К веревке на запястьях он прикрепил что-то вроде свинцовой гири и тянул меня вперед, ухватившись за нее. Земля была неровная, а веревка на лодыжках короткая. Я все время спотыкался и два раза упал.

Очень неприятно падать, когда ничего не видишь, но я ухитрился, извиваясь в воздухе, упасть на спину, а не лицом. Когда я упал второй раз, я попытался сорвать пластырь с глаз, но он грубо отдернул руки и потащил меня по земле, мелкий гравий, будто терка, сдирал кожу на спине, и было очень больно.

Он остановился, я встал на ноги и услышал звук открываемой двери, он втянул меня в помещение. Я поздно понял, что там ступенька, и опять упал. У меня не хватило времени изогнуться, и я грохнулся на живот, локти и грудь. На минуту у меня перехватило дыхание и потемнело в заклеенных глазах.

Пол деревянный, подумал я, упираясь в него щекой. Сильно пахло пылью и чуть-чуть лошадьми. Он снова поставил меня на ноги, поднял запястья вверх и прикрепил к чему-то над головой. Когда он кончил и отошел, я ощупал пальцами, что это такое, и, едва почувствовав гладкую металлическую поверхность крюка, сразу же понял, куда попал.

Это была сбруйная. Они есть в каждой конюшне. В них хранятся седла, уздечки, поводья, щетки, скребки, чепраки – все, что нужно для лошадей. С потолка любой сбруйной спускается крюк для упряжи; приспособление вроде трехпалого якоря, на него, когда чистят, подвешивают седла, поводья. Но здесь висела не сбруя. Здесь висел я, накрепко прикрученный к штырю, от которого расходятся лапы.

Большинство сбруйных отапливается плитой, над которой сушат сырые чепраки, и в тепле кожаная упряжь не портится. Тут было очень холодно, и могильная сырость забивала запахи кожи и дегтярного мыла. Ясно, помещение не использовалось, здание пустовало. Я не слышал движения лошадей в стойлах. Тишина приобретала зловещее значение. Я вздрогнул от чего-то иного, чем холод.

Потом я услышал, как он идет по посыпанному гравием двору, раздались знакомые звуки отодвигаемого засова и лязг открываемой двери. Через несколько секунд дверь снова закрылась, и какая-то другая открылась и опять закрылась. И еще одна дверь. Он прошел ряд помещений и открыл шесть дверей. Я подумал, наверно, он что-то ищет, мелькнула вялая мысль, что хорошо бы он это не нашел. Шестая дверь конюшни захлопнулась, и он на какое-то время пропал, я не слышал, что он делает. Но машина не отъезжала, и я знал, что он еще здесь. Я не мог догадаться, из чего сделана веревка, стягивавшая запястья. Она была узкая и скользкая, и, сколько я ни двигал руками, никак не мог найти узел.