Любовь к камням - Тобиас Хилл Страница 36

— Конечно.

Он снова садится.

Ветерок треплет бумажную скатерть. Аслан младше меня на год-другой, а то и больше. Я наблюдаю за тем, как он соображает, что бы сказать.

— Кэтрин, откуда вы?

— Из Англии.

— Из Англии? Живете в Лондоне?

— Поблизости.

— Лондон! Он бы мне, наверное, очень понравился.

— Может быть. Приезжайте летом. — Я ставлю бутылку и подаюсь вперед. — Аслан, мне здесь нужно кое-кого найти. Я приехала издалека, чтобы отыскать одну женщину.

Он пожимает плечами:

— Если вы скажете мне ее фамилию…

— Фон Глётт.

— Эту немку?

Я откидываюсь назад и с облегчением улыбаюсь:

— Вы ее знаете!..

Аслан снова пожимает плечами:

— Ее все знают.

— Все? Я полдня потратила на поиски тех, кто может ее знать.

— Ну что ж, может быть, не все. И не все ее любят. Простите, Кэтрин, дедушка не одобряет этого, но… можно, я выпью вашего пива?

— Конечно.

Он наливает себе полный стакан, которым я не пользовалась. Я наблюдаю, как он пьет. Это совместное распитие в городе, где я никого не знаю, кажется мне дружелюбным жестом.

— Почему люди не любят ее?

Аслан ставит стакан на стол, чмокает губами, улыбается.

— Почему? Собственно говоря, большинство к ней очень хорошо относятся. Это только старые турки, ата-тюрки, понимаете?.. У этой немки есть в своей стране земля, фермы, фабрики. Она каждый год отправляет самолетом рабочих отсюда на север. У нее собственный самолет — очень богатая женщина, понимаете? Оч-чень. Но большинство диярбакырцев курды, поэтому и большинство ее рабочих курды. Они возвращаются из Германии с деньгами и заводят свой курдский бизнес. Старым туркам это не нравится. Понимаете? Зато все остальные любят ее.

— Аслан, где она живет?

В старых кварталах, как я и догадывалась. Аслан чертит мне карту, старательно, не спеша. Приглашает зайти перед отъездом. Я обещаю, что зайду. Не знаю, сдержу ли слово.

Когда карта готова, я целую его на прощание. Кожа на щеках у него нежная, подбородок небрит. Из глубины ресторана одноногий старик смотрит, как я выхожу, запрокидывает голову и пьет.

Уже близится вечер, когда я нахожу нужный дом. Ныряю под полосатую каменную арку. Солнце ярко освещает одну сторону большого внутреннего двора.

Место красивое. Во дворе растут старые кедры. Земля под ними выложена широкими черными каменными плитами из женского базальта, более пористого, чем мужской. Он остается прохладным даже в жаркий полдень. Стены сложены из мужского камня, более плотного, черного и белого, обсажены жасмином. В пруду с лилиями и медлительными карпами землистого цвета вода отливает коричневым, красноватым, желтым. За прудом — открытая веранда с маленьким фонтаном и каменными скамейками. Между ними две двери.

Окна второго этажа пустые, тусклые от грязи. Однако в дверях глазки. Над ними камера наблюдения. Откуда-то из дома доносится звук флейты, повторяющаяся фраза. Чем дольше я прислушиваюсь, тем больше сомневаюсь, флейта это или птица.

Я прохожу по двору и стучу в дверь. Птичья песенка обрывается на полуфразе. Других звуков в доме не раздается, ни голосов, ни шагов. Когда дверь открывается, я, полуотвернувшись, смотрю на двор.

В дверном проеме стоит гигант. Даже без тюрбана он, должно быть, выше меня больше чем на фут, а я не маленькая женщина. Лицо у него смуглое, орлиное, семитское. Ловлю себя на том, что сосредоточилась на его огромных руках и чертах лица, словно разглядываю ребенка. Его рост и молчание сбивают меня с толку. Он ждет, пока я соберусь с мыслями.

— Прошу прощения. Я ищу женщину по фамилии фон Глётт. Она живет здесь? Вы говорите по-английски?

Гигант делает полукивок-полупоклон.

— Меня зовут Кэтрин Стерн.

Он ждет, придерживая одной рукой дверь. Вижу, что в другой у него что-то гладкое, похожее на ствол пистолета.

— Я торгую драгоценностями. Жемчужинами. Ничто в его лице не меняется, но он убирает руку с двери. В другой у него не оружие, а деревянный духовой инструмент. В красной древесине просверлены отверстия. Гигант ведет меня в дом. Каменные стены коридора побелены известью. Сводчатый потолок низкий и плохо освещен. Пахнет нафталином. Откуда-то издалека доносятся голос с американским акцентом и звуки стрельбы.

— Прошу вас.

Я осматриваюсь. Гигант, сгорбясь, ждет. В коридоре его сила выглядит нелепой, обращенной против себя. Я иду следом за ним. По обеим сторонам коридора статуи, персидские и вавилонские, каменные и гипсовые. Сделанные в форме черепов часы времен Османской империи перетикиваются на длинных полках друг с другом. Атмосфера накопленного богатства, сохранившиеся красоты древних империй.

Гигант идет быстро. Его босые ступни не издают ни звука. Откуда-то снова слышатся голоса, становится виден конец коридора. Подходим к портьере из нитей черных бусин, сквозь них мерцает свет. Гигант раздвигает нити, и я вхожу.

В полной килимов и диванов комнате старуха смотрит телевизор. Спина ее совершенно прямая, волосы окрашены в стальной цвет. На ней белое кашемировое платье с желтовато-серым оттенком и бесформенные отороченные мехом шлепанцы. Телевизор большой. На экране Арнольд Шварценеггер в роли Терминатора. Домовладелец в халате стучится к нему в дверь. Арнольд поднимает взгляд от похищенной книги. Позади него сквозь узорчатую ширму светит диярбакырское солнце. На приставном бронзовом столике джин с тоником.

Гигант уходит. Старуха отрывается от телевизора и смотрит на меня. Она хрупкая, как древний фарфор, кожа у нее почти прозрачная.

— Кто вы? Налоговый инспектор?

По-немецки она говорит с восточным аристократическим произношением. Непохожим на городское, франкфуртское или берлинское. В Лондоне ее прозвали бы мудрой старой птицей, но в ней есть и нечто характерно немецкое. Отчасти это строгая утонченность одежды и косметики, готическая мрачность единственной нитки черного жемчуга. Отчасти какая-то сила. Выглядит она стойкой и вместе с тем хрупкой, как алмаз. Несовместимости, которые тем не менее сосуществуют.

Взгляд у нее проницательный, холодный. Старуха может погнать меня из-за любой мелочи, а я могу предложить ей всего-навсего одну жемчужину. Теперь, когда я здесь, она кажется не такой уж ценной. Мне нужно быстро завладеть вниманием хозяйки и не давать ему угаснуть. Решив, как начать, говорю по-английски:

— Мне ваш дом нравится. — Немка молчит, и я делаю еще одну попытку. — Я всегда думала, что восхищающиеся камнями люди живут в окружении красивых вещей.

— Камнями? — Она рявкает, словно я глухая или рассеянная. — Камни я терпеть не могу.

По-английски она говорит с более сильным акцентом, чем Шварценеггер. На экране Терминатор идет сквозь завесу перекрестного огня.