Клин клином - Иоанна Хмелевская Страница 35

– Создают возмущения?

– Да. Жаль, с подъездом будет неудобно.

– Какие-нибудь помехи? – снова рискнула я.

– Дорожные работы. Неизвестно, насколько затянутся. Завтра узнаем. Отбой.

Ага, значит, им мешают электромагнитные возмущения. Все говорит за то, что они проводят какие-то испытания. А раз смертельно боятся милиции, стало быть, испытания нелегальные... Украли какое-нибудь оборудование с Польского Радио? Надо будет узнать, не пропало ли там чего...

Вернувшись с работы, я сразу позвонила своим друзьям на радио.

– Точно, пропала запись с Эрфой Китт. А почему ты спрашиваешь?

– Да так. Меня интересуют экстраординарные пропажи.

– Таких вроде не было. Во всяком случае, я не слышал.

Оставалось выяснить, в каком районе проезжают один за другим три поезда, причем после двадцати трех часов, поскольку операции у них назначаются, как правило, на это время. Я утащила из сейфа у главного бухгалтера железнодорожное расписание и наутро за завтраком стала его изучать. Никогда еще я так долго и так тщательно не пережевывала пищу, зато результаты получились потрясающие. Я отыскала место под Варшавой, где действительно в течение двух часов проезжают три состава. Теперь у меня на очереди была пища для размышлений... Надо при первом же звонке разузнать, где находится район сто три, а потом произвести разведку на местности, может, там все и выясню...** Всю вторую половину дня я прождала звонка. Отвергла приглашение на бридж, не пошла к парикмахеру, не купила себе хлеба, порешив лучше помереть с голоду, чем упустить хоть крупицу информации. Как репей за собачий хвост, цеплялась я за ниспосланное мне судьбой приключение. Телефон зазвонил в полдесятого.

– Алло, – в нетерпении откликнулась я, всеми фибрами души настроенная на Скорбута.

– Иоанна? Как поживаешь, это Януш... Сначала мне показалось, что дело дошло до слуховых галлюцинаций. Потом несчастное мое сердце забилось в грудной клетке как безумное, потом мне стало дурно, потом наконец я смогла подать голос.

– Невероятно, – прощебетала я и высшей степени беззаботно и доброжелательно. – Ты снова в Варшаве?

– Ну да. Хочу извиниться за неожиданный отъезд...

– Это ужасно...

– Что именно?

– Что ты извиняешься Я уж было рассчитывала, что смогу бесповоротно на тебя обидеться.

– Надеюсь, ты этого не сделаешь? Сама знаешь, какая у меня работа – иной раз срываешься с места, не успев перевести дух.

Не ожидала я от себя, что после всего пережитого и вроде отболевшего так вдруг расчувствуюсь. Хватило одной секунды, чтобы мои нынешние треволнения, моя страсть к тайнам, к разным авантюрам лопнула как мыльный пузырь. Все это натужное, напускное – лишь бы унять боль от занозы, застрявшей глубоко в сердце. Жизнь моя стала невыносимо пустой, вот я и пытаюсь заполнить ее случайной дребеденью. Милостивая судьба подкинула мне какой-то Скорбут, чтобы я забыла про свою беду. Но вот объявился Януш, и беду как рукой сняло...

А потом я внезапно осознала смысл того, что он говорит. Как же так? Уже неделю в Варшаве? И только сегодня обо мне вспомнил?

Возликовавшую душу словно холодной водой окатило, я даже заподозрила, что объявился он ради несчастных пятисот злотых, которые я у него заняла в ту безумную ночь...

– Что, деньги понадобились? – мрачно перебила я его.

– Ты о чем? Прости, не понял...

– Я спрашиваю, тебе прямо сейчас отдать те полтыщи?

– Какие полтыщи?

– Те, что я тебе задолжала три недели назад – Задолжала? Серьезно? Приятно слышать.

– Я так понимаю, что надо вернуть. Когда и где?

– Погоди, дай подумать. Времени, как всегда, в обрез...

Условились мы ко взаимному удовлетворению. Завтра он будет ждать делового звонка у себя в гостинице, и наши общие финансовые дела, учитывая данное обстоятельство, ему удобней уладить там же, при личной встрече...

А потом снова позвонили.

– Алло, Скорбут...

Да провались ты, постылый Скорбут! Какое мне дело, где находятся проклятые районы – хоть на Северном полюсе, хоть в столичном Дворце культуры! Всякие шайки прохвостов, бандитов и прочих злодеев теперь меня интересуют как прошлогодний снег. Единственный объект моих интересов только что положил трубку на другом конце провода, в гостинице “Варшава”.

Со смертельной скукой выслушала я известие о том, что испытания В-3 временно отложены. Все мои помыслы и надежды были направлены на другое. Завтра я полечу в гостиницу, отнесу ему спасительные, благословенные полтыщи злотых...

Благословенные полтыщи предстояло еще где-то раздобыть: отдай я свои собственные, пришлось бы до конца месяца положить зубы на полку. Стрельнуть такую сумму за пять дней до получки – дело гиблое. В родном коллективе мои поползновения получили решительный отпор: кто стучал пальцем по лбу, кто разражался издевательским смехом. Меня это не подкосило, особых иллюзий я не питала. Телефонные переговоры принесли такой же результат, как и непосредственные, то есть нулевой. Короче говоря, я истратила массу усилий, приближая момент, который окончательно сделает мою жизнь несчастной, лишит последней надежды...

Все это время я изо всех сил отгоняла от себя горестные мысли. Ведь и слепому ясно, что мой интерес к нему не идет ни в какое сравнение с его интересом ко мне. Он видит во мне не лишенную обаяния знакомую, с которой дружи хоть всю жизнь: и на люди с ней покачаться не стыдно, и не соскучишься – при ее-то экстравагантных завихрениях! И ничего больше. А что вижу в нем я?.. Нет слов!..

Я шла на встречу, напичкав себя строжайшими инструкциями. Наказала себе держаться по-товарищески тепло, но соблюдать при этом достоинство и легкую светскую дистанцию. Поднялась лифтом на четвертый этаж, постучала. Он встал из-за стола, за которым что-то писал, и встретил меня с радостной улыбкой в голубых своих глазах.

При виде этой улыбки все внутри у меня перевернулось и благие намерения развеялись как дым. Утраченные надежды, былое счастье и нынешние муки безрассудным словесным потоком хлынули из моей души, и без того ослабленной всяческими экзотическими событиями, – короче, я напрочь потеряла самообладание.

Я понимала, что веду себя скандально, что откровения мои самоубийственны и лишают меня последнего шанса, который, возможно, еще сохранялся, – словом, поступаю как круглая идиотка, но мне уже было на все наплевать. Нет, в истерике я не билась, выдержала свой мелодраматический монолог на безукоризненно сдержанной светской интонации, тщательно следя за корректностью формы. Форма-то была в порядке, а вот содержание... Его лицо менялось на глазах, во взгляде появилось недоумение, если не оторопь.

– Иоанна, – тихо проговорил он, – что ты несешь, опомнись – Не опомнюсь. Мне уже все равно. Я пыталась выбросить тебя из головы, делала что только могла, и все без толку. Даже с другим тебя старалась забыть, но в самые интимные минуты, закрыв глаза, видела твое лицо. И с открытыми тоже...