Чисто конкретное убийство - Иоанна Хмелевская Страница 35

Шестого июня! Утром! Шестого июня Эва Гурская ранним вечером видела на участке двоих под моросящим дождиком…

— И это был последний раз? — уточнил Возняк, старательно скрывая волнение. — Не вернулся и уже больше никогда не показывался?

— Нет. Я совершенно уверена. Я тоже умею поставить на дверях ловушки так, чтобы знать, заходил сюда кто-нибудь без меня или нет…

Анне Бобрек Возняк поверил безоговорочно. Вроде как это должен был быть допрос, но получилась исповедь. Анна словно выбросила из себя многолетнюю муку. Из нее изливались разочарование, горечь, обида и навсегда загубленные надежды. Собственно говоря, это она должна была бы убить Бартоша, и Возняк почти мог бы в это поверить, если бы не ее спокойствие и безграничное смирение со случившимся. Нет, последние искорки своей несчастной надежды она сама не погасила бы.

Надо было искать врагов другого рода.

— Я хотел бы это просмотреть, — сказал он энергично, обведя рукой бумажный хлам таким же жестом, как раньше Анна. — Вы позволите?

— Да пожалуйста! Надеюсь, вы заберете все это к себе? Я охотно приму любую помощь в избавлении от мусора.

Эту помощь Возняк ей торжественно пообещал.

* * *

Феликс жил в совершенно иных условиях.

Ободренный положительным опытом с Анной Бобрек, Возняк сразу решил поймать его дома, отказавшись от тщательно запланированных случайностей. Убедившись по телефону, что Феликс уже до дома доехал, комиссар отправился к нему немедленно. По дороге он с ужасом пытался себе представить, как полиция и милиция могла раньше вести следствие без мобильных телефонов. Каким чудом им удавалось добиться каких-то результатов и ловить преступников, тратя чудовищное количество времени на беготню по городу в поисках работающих телефонов-автоматов? Тяжкая была у них жизнь.

Довоенные апартаменты Феликса после Анниной однушки показались Анджею неслыханно просторными и богато меблированными. Нигде никаких стопок газет.

Печатное слово присутствовало в виде книг, расставленных на полках и в застекленных шкафах во всех трех комнатах. Возняк отдавал себе отчет, в какой эпохе Феликс провел жизнь, поэтому осмотрелся вокруг с большим интересом.

— Каким чудом вам удалось после войны сохранить такую квартиру целиком?

— Эта квартира у меня от тетки, — снисходительно пояснил Феликс. — Я жил у нее в детстве, потом получил квартиру по наследству, а еще, помимо меня, тут жили три сильно пожилые дамы. Они не были одной семьей, поэтому уплотнить их в одну комнату властям не удалось. Постепенно они покинули этот мир, и так мне осталась вся квартира. Повезло мне, даже часть мебели уцелела. Кроме того, какое-то время я был женат. Жена давно уже умерла, от рака.

Феликс не развивал тему дальше, вежливо ожидая вопросов.

Возняк был ему очень благодарен. Он уселся в очень удобном кресле возле маленького круглого столика.

— Я бы хотел услышать от вас историю странных семейных осложнений, которые спровоцировал покойный. Пан Бартош. Как вы сами видите, я ничего не записываю ни в протокол, ни на диктофон.

— Это долгая история, — со вздохом предостерег Феликс. — А если уж мы разговариваем частным образом, то, может, кофейку? Или чайку?

Под весьма разнообразные напитки потекла едва ли не историческая сага. Невообразимо богатый прадедушка, последний на тот момент потомок и наследник обширного некогда рода, все свое имущество отписал по завещанию самой младшей правнучке, которой на тот момент было три недели от роду. Она была его единственным потомком по прямой линии. Как легко догадаться, как минимум один ее родитель тоже должен был быть прямым потомком прадедушки по прямой линии, и это был папочка, который к тому времени уже умер, — правнучка родилась посмертным ребенком. Может быть, этих «пра-» было даже больше, и девочка приходилось завещателю праправнучкой — так по крайней мере выходило у Феликса.

Остальная весьма уже пожилая родня относилась к побочным линиям, и все были ужасно недовольны.

Тридцать четыре года назад прадедушка лежал на смертном одре, а вокруг него скрежетали зубами и ворчали многочисленные родственники и свойственники в весьма дурном расположении духа. Среди присутствующих были только два абсолютно чужих человека: высоко ценимый юноша, дающий уроки одному из юных племянников, и Феликс, который был значительно старше этого юного репетитора.

— Вы знаете, я окончил право, — рассказывал Феликс, — и тогда еще работал в нотариате, но мне не очень нравилась работа под диктовку, да и государственный строй как-то меня не устраивал… Пару десятков лет я выдержал, а потом выдумал себе соответствующее заболевание и перешел на нищенскую пенсию, потому что у меня и так было, на что жить. Я ведь тоже был потомком целого рода…

Завещание прадедушки как раз было составлено утром того дня. Оно было подписано и засвидетельствовано со всеми тонкостями семейным адвокатом, который сделал, что от него требовалось, и успел удрать до сборища родственников.

Феликс не успел, а присутствовал он там потому, что именно его назначили душеприказчиком и исполнителем последней воли. Он должен был не только выразить свое на это согласие, но присягнуть, что выполнит желания завещателя с максимальной точностью даже в случае конца света.

Между бегством адвоката и штурмом родни Феликс успел дать прадедушке еще одну личную клятву. Дело в том, что прадедушка питал столь сильные опасения на предмет окончательного вымирания чистокровного рода из-за легкомыслия наследницы, которая может отказаться от рождения детей, что решил добавить нечто вроде тайного условия. А именно: Феликс как исполнитель завещания не предоставит ей наследственного имущества до тех пор, пока у нее не будет хотя бы одного ребенка. Пол ребенка, а также его автор значения не имеют, потому что ребенок должен будет носить фамилию матери.

— И вы ему в этом поклялись? — спросил Возняк с безумным интересом, отдававшим легким ужасом.

Несколько смущенный Феликс вздохнул.

— Да я бы ему в чем угодно поклялся. Понимаете, так; сложилось, что во время войны этот прадедушка спас моему отцу жизнь, рискуя при этом собственной. Это меня кое к чему обязывало, верно? По крайней мере — доставить ему радость на смертном одре, потому что с точки зрения права такое условие было ничтожным и не имело значения. Я вообще должен был его тщательно скрывать, и как раз здесь напакостил пан Бартош.

Феликс поднялся со стула, долил изысканные напитки и продолжил рассказ:

— Так вот, близкой свойственницей какого-то племянника, которую в семье звали тетей Рысей, была пани Рыкса Ключник…

— Простите, пани кто? — ошарашенно вопросил Возняк.

— Рыкса Ключник.

— Она что, из евреев или немцев? Протестантка?..

— Ну что вы! Католичка.

— И у нас окрестили младенца таким именем?! Да еще до войны? А что, была такая святая? Без святой ни один ксёндз бы ее так не окрестил!