Дуэль - Акиф Пиринчи Страница 35

Макс… Если таинственного сына действительно так зовут, то ситуация еще более запутывается. Моя очередная гипотеза разваливалась на глазах.

Макс…

Это имя уже всплывало, я хорошо помнил его. Оно было выгравировано на золотой табличке, прикрепленной к огромной клетке. Фабулус солгала мне, когда говорила о том, что Максимилиан время от времени приказывает запереть себя в ней, чтобы почувствовать, каково приходится запертым в клетке животным. Но кто такой этот таинственный Макс? Я терялся в догадках. А что, если Фабулус родила человеческого детеныша? Нет, этого просто не может быть!

Мысли роились в моей голове, но силы были уже на исходе. Пора было возвращаться домой, чтобы подкрепиться и вздремнуть на огромном теплом животе Густава.

Вскоре я уже сидел на внешнем подоконнике окна нашего дома. Моя шерстка обледенела, я продрог и был страшно голоден. Похоже, сегодня меня преследовало роковое невезение. Окно оказалось закрытым. Сквозь стекло я видел Густава, который сидел в своем кабинете у монитора компьютера и яростно барабанил по клавишам. Я рассвирепел, видя, как его толстые, словно сосиски, пальцы порхают над клавиатурой. Если это безмозглое существо, занятое гороскопами, не приготовило мне поесть, я возненавижу его! Густаву следовало бы оставить все лазы и входы открытыми, чтобы я мог беспрепятственно вернуться в дом. Но он, конечно, об этом не догадался! Вместо того чтобы ждать меня, стоя у окна туалетной комнаты, он увлекся составлением гороскопов для своих безмозглых собратьев!

Собрав последние силы, я начал бить по стеклу лапами, царапать рамы и громко мяукать. В конце концов я ударился с разбегу всем телом об оконное стекло, чтобы привлечь внимание Густава. Все тщетно! Густав не видел и не слышал меня. Неужели к многочисленным недугам моего хозяина прибавились еще глухота и слепота? Мне стало жаль Густава… Однако чувство жалости вскоре сменилось бешенством. Я был зол на этого слепого и глухого недоумка, не позаботившегося о том, чтобы впустить меня в дом, когда я вернусь с прогулки. Теперь мне оставалось только одно: вскарабкаться по пожарной лестнице на балкон Арчи, пробраться сквозь оставленную щель в его квартиру, выйти оттуда на лестничную площадку, спуститься на первый этаж и войти в свою квартиру сквозь лаз в нашей входной двери.

Я с большим трудом взобрался на балкон соседа, чувствуя, что меня бьет мелкая дрожь. Дверь, слава Богу, оказалась приоткрытой, и я бесшумно проскользнул в прокуренную нору Арчи. В ней со вчерашнего дня ничего не изменилось. Правда, Арчи за это время успокоился и перестал рыдать. Он сидел в полутемной комнате за письменным столом, курил и следил за биржевыми новостями в Интернете и по телевидению. Возможно, к нему вернулась надежда. Но на экранах телевизора и мониторов была та же картинка, что и вчера: здесь суетились люди, у которых, судя по виду, состояние было близким к инфаркту, судорожно размахивали руками и издавали отчаянные крики так, как будто предупреждали друг друга о внезапном падении метеорита. Эти картинки перемежались с изображением каких-то графиков с прыгающими то вверх, то вниз кривыми и рядами чисел, в которых, пожалуй, не разобрался бы и сам Альберт Эйнштейн.

Честно говоря, прежний Арчи нравился мне больше, хотя он мылся всего лишь раз в неделю и при этом орал во все горло французские шансоны шестидесятых годов. Нынешний же Арчи, тупо уставившийся на цифры и графики, был похож на марионетку, которой управляли законы капитализма. Этот Арчи казался мне безликим. Он напоминал рекламную картинку из проспекта фондового рынка с изображением молодого аккуратно причесанного человека в галстуке, который, судя по всему, дни напролет проводил за ноутбуком, с ним же, похоже, и сексом занимался.

Впрочем, какое дело мне до Арчи? Философствовать о смысле жизни человека с моей стороны столь же абсурдно, как интересоваться планами на будущее мухи-однодневки. Я хотел как можно быстрее покинуть его квартиру…

И тут мое внимание привлек экран телевизора. На нем мелькнуло что-то очень знакомое, и я застыл на месте. Появившийся перед камерами биржевой репортер возбужденным тоном принялся давать свои комментарии. И тут я все понял! Головоломка, над которой я бился в течение нескольких дней, была решена. Более того, я узнал, до чего может дойти человек в своем стремлении переделать природу.