Большой облом - Владимир Хачатуров Страница 35

Лондон. Сити. Час тридцать пополудни. Время ленча истекло. Белые воротнички потянулись в свои конторы. Контор здесь – как кафешек на Монпарнасе. И не смотря на сезон отпусков, большинство функционирует. Даже удивительно, каким образом служивый люд всегда находит именно свой офис, никогда не обознается, не спутает. Вон сколько тут неотличимых друг от друга солидных дубовых дверей, украшенных не менее солидными бронзовыми табличками, которые тоже особым разнообразием не грешат, – как по форме, так и по содержанию. Либо адвокатские сообщества с указанием фамилий отцов-основателей, либо всевозможные центры. «Центр психастенических услуг», «Экологический центр доместикации редких животных», «Информационный центр глобальных исследований»… Проявим любопытство, заглянем в последний с намерением отведать чего-нибудь глобального либо глобалистского, словом, труднопостижимого. А вот и первая заминка, – при входе привратник. Дань традиции или секретности? Судя по наружности привратника – здоровенного дерзновенного лося, – скорее второе, чем первое. Хотя с виду не придерешься, одет с иголочки: ливрея, кокарда, бакенбарды, – всё как в лучших домах Южноморска. И по-английски говорит почти без акцента. Чуть-чуть кокни – для колоритности. Хотя родом он, судя по рыжеватым бровям и короткому носу, скорее из Йоркшира, чем из Ист-Сайда.

– Can I help you? ^[22]

Еще как можешь, если с дороги уберешься. Но уберется он только в том случае, если ваше имя (Spell your name, sir ^[23]) значится в списке приглашенных. Если не значится, то I’m sorry ^[24], но мы… какой у нас сегодня день? Понедельник? Среда? Четверг? Ах, вторник… Are you sure?.. ^[25] Вот и прекрасно, что абсолютно уверены, – как раз по вторникам мы не принимаем… То есть он, конечно, может принять вас, скажем, на бедро, но предпочитает не делать этого, если вы его не вынудите. Так что лучше вспомнить классику, – местную, народную (Fare thee well and if forever, still forever fare thee well! ^[26]) и ретироваться, не теряя достоинства.

Но предположим, что наше имя оказалось в заветном списке.

Тогда милости просим… подождать в приемной. Дверь налево. Сразу за ней небольшая уютная комната: удобные кожаные кресла, полированные столики, медные плевательницы. На столиках свежие газеты и журналы практически на любой вкус: от респектабельного «Московского комсомольца» до непрезентабельного «The Times». Никаких автоматов с кофе или кока-колой. Вместо них серебряный колокольчик. Стоит нам дзинькнуть, как немедленно откроется вторая дверь и дюжий официант во фраке мило поинтересуется, чего это мы тут раздзинькались. Узнав в чем дело, моментально обслужит: кофе, виски, бренди, эль и так далее. За счет заведения, разумеется. Ибо если мы есть в списке, значит, хлопоты окупятся сторицей. Естественно возникает вопрос: как в этот список попасть. Вопрос хоть и законный, но совершенно риторический. Кто его знает как? Как-то. Или кто как. Можно силой воображения попробовать, – вдруг получится? Правда, судя по внешнему виду посетителя, расположившегося в приемной с рюмкой бренди в одной руке и египетской сигаретой в другой, он этой напастью не страдает. Следовательно, попал в список как-то иначе, скорее всего по протекции, поскольку вряд ли джентльмены преклонных лет с кустистыми седыми бровями и пристальным взглядом водянистых глаз, облаченные в стандартный темно-синий деловой костюм, пользуются в этом заведении особым кредитом доверия. От него за милю разит стряпчим. Надежным, исполнительным, педантичным. Египетская сигарета несколько выпадает из образа. Очевидно, необходимая экстравагантность, индивидуальная особенность.

Долго ждать ему не пришлось. Не успел он допить бренди, как в дверях появилась блеклая женщина лет тридцати пяти в сером английском костюме и пригласила его следовать за собой.

Они прошли с дюжину ярдов по ковровой дорожке безлюдного коридора и погрузились в автоматический лифт, снабженный всего двумя кнопками: «up» и «down» ^[27]. Лифт доставил их в еще одну приемную, более просторную, но менее уютную. Здесь ожидать приглашения не пришлось. Экономно надушенная, скупо намакияженная дама средних лет, восседавшая за секретарским столом вишневого дерева, приветливо улыбнувшись, уведомила «мистера Скоггинза», что «мистер Шипстед» примет его немедленно. После чего встала и, продемонстрировав великолепные лодыжки, провела Скоггинза к внушительным дверям.

– Мистер Скоггинз, сэр.

– Как поживаете? – поднялся навстречу из-за широкого письменного стола высокий поджарый, не лишенный элегантности аристократ с чопорными манерами и пристойной иронией.

– Как поживаете? – ответил вопросом на вопрос по английской привычке мистер Скоггинз.

К сожалению, в Англии не принято отвечать в подобных случаях «вашими молитвами», поскольку такой ответ может быть воспринят как неприличный намек на довольно натянутые взаимоотношения, сложившиеся у вопрошателя с Господом Богом. Или того пуще, заподозрят отвечающего в нескромных притязаниях быть особо отмеченным в молитвах вопрошателя. Действительно, с какой стати мистер Джонс должен молиться за мистера Смита, да еще с такой проникновенностью, чтобы последний мог за счет этих молитв прилично существовать? А дальше дело известное: адвокат, иск, суд, инвентаризация молитвенных принадлежностей, долговая духовная яма… И все же недаром в государственном гимне этой великой страны есть такие замечательные слова: «Никогда англичанин не будет рабом своих привычек!..» Есть все основания надеяться, что со временем хоть кто-то отважиться ответить на привычное «How are you?» непривычным «your prayers» и счастливо избежит участи ответчика в безнадежной тяжбе об оскорблении личности намеками, иронией, игнорированием традиций. Смешно было бы ожидать подобной смелости от пожилого адвоката. Достаточно того, что он курит «Каир», а не «Данхилл». Он сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше.

Кстати, что же он сделал? Зачем приходил? Какими глобальностями интересовался?

Судя по его поведению, он приходил предъявить мистеру Шипстеду свидетельства платежеспособности своих клиентов: несколько чеков на более чем солидные суммы каждый. После чего, выслушав стандартные заверения в том, что все будет исполнено в лучшем виде, откланялся по-английски, не прощаясь.

Мистер Шипстед, оставшись наедине с чеками, отнюдь не стал потирать рук от радости или как-либо еще выражать свой профессиональный восторг, из чего можно было заключить, что ему доводилось оставаться наедине с чеками и куда большего достоинства. Шипстед связался со своей секретаршей и попросил вызвать к нему начальника Восточноевропейского отдела Райнера Лэша. А пока упомянутый Лэш вызывался, Шипстед запер чеки в небольшой, встроенный в стену и замаскированный подлинником Тернера сейф.