Весенняя коллекция детектива - Татьяна Полякова Страница 34

– А тетя осталася концерт досматривать!

– То есть, когда вы выходили из квартиры, она сидела перед телевизором?

– Да не, не сидела! – сказала Люсинда с легким раздражением. Ей не нравилось, что он начал выспрашивать – поначалу все так хорошо было, так культурно сидели, выпивали эту виски, прям как положено все было, а тут на тебе, понесло его! Да и что ему может быть за дело до тети Верочки! – Она на кухню отошла или в туалет, может. Но сидеть не сидела.

– То есть, когда вы услышали шум и решили пойти посмотреть, вы тетю не видели?

– Да зачем мне ее видеть, когда телевизор на полную громкость орал! – совсем уж возмутилась Люсинда. – И на улицу она никогда не выходит, только летом, да и то до лавочки и обратно!

– Ваша тетя инвалид?

– Сами вы инвалид! Дай бог каждому такого здоровья, как у тети Верочки!

– А почему не выходит на улицу?

Тут Люсинда оказалась в тупике. Действительно, почему? Вроде бы все в порядке, руки-ноги ходят, и голова соображает, а на улицу… нет, не выходит.

– Не любит она улицу эту! – выпалила Люсинда. – И боится, потому что кругом беззаконие и хулиганство!

– Прямо возле дома беззаконие и хулиганство? – усомнился Добровольский.

– Да у нас кругом оно! А тетя Верочка этого не любит, и еще она воров боится! У нас дверь железная и окна изнутри железяками задвигаются!

– А у нее есть что красть?

– У всякого, кто своим домом живет, есть что красть! У нас вон телевизор японский, видеомагнитофон корейский, швейная машинка «Зингер», шуба тоже, каракулевая, и шапка тети-Верочкина! Мало ли, гопники набегут, по голове дадут, а старому человеку много ли надо!

– Кто такие гопники?

Люсинда замолчала и посмотрела недоверчиво:

– А че? Не знаете, кто такие гопники?

Добровольский искренне признался, что не знает. Люсинда даже головой покрутила от возмущения:

– Ну, хулиганье мелкое!

– Это жаргон, – пояснила Олимпиада Владимировна. – Вроде «ботвы».

– Ботвы?

– Вот такая ботва, прикинь, – тут же высказалась Люсинда, – бывает не до смеха!

Добровольский понял, что если они сейчас примутся ему объяснять, что такое «ботва», – это жаргон, вроде «зажигать драйв», понимаете? – то он точно пойдет и утопится, и решил не выяснять.

Итак, непонятно, где была тетя Верочка, когда Люсинда вышла на площадку, потому что в комнате, где орал телевизор, ее не было. Отлично.

– Теперь расскажите мне про человека с бородой, который носит кеды и живет на третьем этаже.

– Ах, это Женя, – сказала Олимпиада Владимировна таким тоном, как будто это имя все объясняло. – Он писатель. То есть никакой он не писатель, но однажды он что-то написал. Конечно, это нигде не печаталось, но он все ждет, что… напечатают. В сущности, несчастный человек!

– Меня убираться звал, – добавила Люсинда и взяла из коробки последнее печенье.

Вид при этом у нее был виноватый, она даже глазами по сторонам стрельнула, не видит ли кто, что это она доедает последнее, но было так вкусно, что остановиться она не могла. Вкусно и, самое главное, много – ешь сколько хочешь! Они с тетей Верочкой вечно экономничали, покупали печенье в бумажных пачках. Оно сильно крошилось, пахло парфюмерией, и Люсинде все время казалось, что пекут его из мыльных стружек.

Вот у них в Ростове на Прибрежной улице пекарня есть. Вот там печенье так печенье – толстое, масляное, мягкое, во рту тает! Купишь кулечек, идешь и ешь себе, до дома не близко, солнышко припекает, рекой пахнет и печеньем из кулечка, и точно знаешь, что на всю дорогу хватит, и так весело идти с печеньем! А дома ужин, мама непременно за стол посадит, и хоть и не хочется, а поешь, потому что вкусно и мамино!..

Тут Люсинда вдруг так заскучала по маме, что последнее печенье из коробки проглотилось как-то незаметно, и сразу стало грустно. Раз все кончилось, значит, сейчас будут выгонять. Нет то есть, они культурные, выгонять не станут, но, значит, дело к концу идет, придется возвращаться домой, к тете Верочке, пробираться, стараясь не вздыхать, не скрипеть дверьми и половицами, а как не скрипеть, когда они сами скрипят! Дом-то старый совсем. Тетя Верочка проснется, начнет жаловаться на бессонницу, в которую ее вгоняет Люсинда, на старость, на погоду, попросит чайку, а потом еще и грелку, и угомонится только поздно ночью, а Люсинде вставать в полшестого. До Выхина далеко, и работа у нее в восемь уже начинается. Ашот сам непременно припрется проверять, «заступила» или «не заступила», и не лень ему, черту носатому!..

Вспомнив про Ашота, она совсем загрустила и пригорюнилась. Вот ведь как оно вышло – ехала-то в консерваторию, а получила что? Фигу с маслом получила и тетю Верочку в придачу!

Нет, конечно, тетя ее облагодетельствовала, позволила жить у себя, а то пропала бы Люсинда совсем! Сколько она видит на своем рынке именно таких, молоденьких и совсем пропащих, подсевших на наркоту, дрожащих, пьяненьких, в рваных колготках, с ярко наведенными глазами и губами на юных, ужасающе порочных, мятых лицах!.. Некоторых, совсем уж плохоньких, Люсинда жалела и подкармливала по секрету от Ашота, который за такую жалость от нее мокрого места не оставил бы, и несколько раз ездила в вешняковскую церковь, ставила свечки за всех несчастных и горемычных – сама-то она и впрямь хорошо устроилась! Если бы только не Ашот, то и вообще замечательно.

Впрочем, если бы не Ашот, появился бы непременно Казбек или Махмуд, и еще неизвестно, стали бы они так с ней миндальничать! Ашот хоть Любу побаивается!

Она опомнилась, только когда поняла, что и Липа, и этот новый сосед с длинной фамилией смотрят на нее и ждут. А чего ждут, она не поняла, все прослушала.

– Люсь, ты к Жене когда-нибудь заходила?

– Да сто раз! Убираться, он сказал, не надо, а надо будет, только когда он гонорару свою получит. Зато он мне роман читал! – похвасталась Люсинда. – Он его всем читал!

– Мне не читал, – сообщила Олимпиада.

– Да как же тебе читать, когда ты все время на работе! А мне читал и дяде Гоше читал, я знаю. А Филипычу вообще домой давал. Я однажды пришла, а он уходит, Филипыч, и у него такая папка здоровая! И он мне сказал, что Евгений – это он так Женьку называет! – дал ему свой роман почитать. А Женька потом объяснил, что это будет независимая рецензия, вот как!

– Кто такой Филипыч?

– Красин Владлен Филиппович, кажется, плановик из НИИ. Он тут всегда жил, я его маленькой очень хорошо помню. Он мне все время странные вопросы задавал – почему у меня такие плохие манеры и почему я так громко говорю. А однажды конфету дал большую, а оказалось, что это пустой фантик. Я тогда так переживала, а бабушка рассердилась. – Олимпиада Владимировна улыбнулась воспоминанию. – Повела меня в булочную на Гоголевский и купила килограмм таких конфет. И сказала, чтобы я ни у кого ничего не брала.