Стоящий у Солнца - Сергей Алексеев Страница 34

— Я подумала, вы обманули меня, — сказала Ольга. — Переворачивайтесь на живот, сделаю массаж.

— При острой боли нельзя, — проговорил он.

— Можно, — заявила она и помогла ему перевернуться. Руки у Ольги были шершавыми и властными. Она села на Русинова верхом, заставила его максимально прижать подбородок к груди и сильными движениями снизу вверх размяла шею, затем простучала её рёбрами ладоней и перебралась к лопаткам.

— Невралгия, да ещё и застарелая, — сказала она. — Спать нужно только на досках, а у вас тут перина…

Её ворчание отчего-то было приятным, успокаивало боль и наполняло утро предощущением счастья.

— Сегодня в обед я вас распну на «голгофе», так и быть…

— А дядя Коля?

— У дяди Коли будет перерыв… Полежите так, я мазь принесу!

Ольга принесла какую-то мазь в широкогорлом флаконе, намазала её на свои ладони и стала медленно и бережно втирать в кожу на позвоночнике. И настроение у неё стало мягче, и голос нежнее…

— Это вытяжка из грязей Мацесты, — пояснила она. — Теперь жуткий дефицит… Цените!

— Ценю, — пробормотал он, прикрывая глаза и слушая её руки.

— Откуда же вы Авегу знаете, Александр Алексеевич? — неожиданно спросила Ольга.

— Мой пациент был, в клинике, — сдержанно объяснил он.

— В какой клинике?

— По моему профилю…

— Тогда ясно, — не сразу проронила она. — Теперь вставайте! Позавтракаем, и мне пора к пациенту.

— Да, пора! — Он сел, пошевелил шеей, руками — боль отступила, но ослабла подвижность позвонков. — Мне сегодня надо в Ныроб съездить…

— В Ныроб? — удивилась Ольга. — А как же «голгофа»?

— Я до обеда обернусь! — заверил он. — И делайте со мной что хотите.

— Нет уж, пока Пётр Григорьевич не приедет — не уезжайте, — то ли попросила, то ли потребовала она. — Я боюсь остаться одна!

— А со мной — не боитесь? — засмеялся Русинов.

— Лучше уж с вами, чем одной…

— Но вчера вечером напугались!

— Я не напугалась! — с иронией заявила Ольга. — Показалось, что вы… какой-то странный человек. Вы себе на уме, вам трудно доверять. И не знаешь, что ожидать. Признайтесь, вы ведь скрытный человек?

— Вы правы, Ольга, — серьёзно сказал Русинов. — Жизнь заставляет. Но и вы тоже… скажем, не очень открытая и простая.

— Я глупая как пробка! — возразила она. — А язык мой — враг…

— О чём это вы?

— Одевайтесь! — приказала Ольга и вышла из палатки. На столе он увидел заботливо приготовленный завтрак, причём не по-деревенски, как было у Петра Григорьевича, а всё — сыр, масло и обжаренная колбаса с яйцами — в отдельных тарелках, с ножами и вилками.

— А дядя Коля? — спросил Русинов.

— Дядя Коля уже завтракает! — объяснила она. — Говорит, сегодня уснул часа на два.

— Поздравляю!.. У него отложение солей?

— Да, и сопутствующие…

— У Авеги тоже было отложение солей, — между прочим заметил он.

Ольга положила вилку и, глядя Русинову в глаза, неожиданно предложила:

— Давайте так, Александр Алексеевич: вы о нём не спрашивали, а я вам ничего не говорила.

— Почему? — изумился он.

— Долго объяснять… У отца были неприятности… И вообще, забудьте об этом человеке, — она ещё не умела хитрить и скрывать своих чувств, хотя очень старалась. — Есть такое поверье: кто думает об Авеге, тот обязательно пострадает… Ну, тоже будут неприятности… Договорились?

Она действительно вчера проговорилась и теперь хотела исправить свою оплошность. Он расценил это по-своему — скорее всего, отцом ей было запрещено говорить об Авеге.

— По рукам! — Он подал ей ладонь. — Пусть это будет нашей тайной!

— Намёк ясен! — улыбнулась она. — Только я вас совсем не знаю. Вы для меня — тьма…

— Ну уж — тьма! — нарочито возмутился он. — Можно сказать, пуд соли съели!

Ольга лукаво сощурилась — не зря ей такое имя дали!

— Вы что? Решили за мной поухаживать? Приехали весело провести отпуск, порыбачить, отдохнуть и покрутить роман с молодой докторшей? Как на курорте, правда? Полный комплект удовольствий!

— Вы меня насквозь видите, — признался Русинов. — И на три метра под землю… Хотел вас обмануть! Втереться в доверие, обольстить, пообещать золотые горы, а потом — исчезнуть.

— Папа вас из-под земли достанет!

— Только папа меня и удерживает, — вздохнул он и спохватился: — Оль, я вам не надоел ещё со своими переводами?

— Вот это как раз мне интересно!

— Как «роман» переводится, знаете?

— С какого?

— Опять с русского!

— Конечно, не знаю!

Русинов тут же оседлал любимого конька:

— В древности это слово звучало «рамана». «Ра» — это солнце, «мана» — звать, манить, притягивать. Буквально получается — «манящая, как солнце»! Красиво, правда? Или «солнцем манящая»!

Когда Ольга ушла, Русинов выключил в машине все приборы, включённые ночью, и достал с верхнего багажника лом: «удочка» была тяжеловатая, но серьёзная.

Он готов был, как тот шофёр лесовоза, кричать в этот день — горы сверну!

А валуны на дне раскопа лежали мёртво, и гравий, спрессованный и заизвесткованный тысячелетиями — по «подошве» морены стекали осадковые воды, — напоминал бетон. Лом звенел и дребезжал в руках, излечивая невралгию. Часа за три он с трудом расшевелил верхние камни и скатил их в реку. Под ними оказались валуны ещё тяжелее, но ниже их лом уже не встречал преград и не скрежетал, тупо и беззвучно ударяясь о твёрдую землю. Щели между валунами медленно заполнялись мутной водой…

Русинов выкорчевал из вязкого, серого суглинка плоский камень, отвалил его в сторону и сделал лопатой русло для водооттока: берега реки были сухими, ключи питали её, струясь под морёной. Второй валун взялся легче, и когда дно раскопа освободилось, он убрал верхний слой перемешанной с гравием земли и ещё глубже прорыл канаву. Морена кончилась. Это слово переводилось точно и просто — мёртвая земля…

Но и та, доледниковая земля, на которой жили арии и по которой бродили мамонты, тоже казалась мёртвой. Закрытая от света и солнца, она ослепла; под тяжестью камня, под чужой солоноватой плотью разрушалась её плодоносная благодать; и теперь она была серая, невзрачная и безжизненная, как пустыня. Земля обратилась в прах, и то, что накапливала в себе многими тысячелетиями, тоже превратилось в вязкий, белёсый суглинок. Присутствие на ней любой формы жизни — растений, животных, человека, всякий их след — перегной, кость, разбитый сосуд — всё смешалось, растворилось, ушло в небытие.