Вечный сон. Прощай, красавица. Высокое окно - Реймонд Чандлер Страница 34

— Угу, — повторил я. — Есть кому отвезти его домой?

— Не говорите «угу», это пошло. — Вивьен взглянула на меня, подняв брови. Сторож в халате старательно жевал нижнюю губу. — И он еще спрашивает, кто может отвезти его домой?! Да у него целый полк шоферов! Каждое утро, чуть свет, они наверняка маршируют перед гаражом. Пуговицы сверкают, мундиры вычищены, белые перчатки — безукоризненны. Чем не Уэст-Пойнт!

— Так где же тогда, черт побери, его шофер? — не выдержал я.

— Мистер Кобб сегодня вечером сам сел за руль, — пояснил извиняющимся тоном сторож в коричневом халате. — Если угодно, я позвоню и вызову шофера.

Вивьен повернулась к сторожу и улыбнулась ему такой обворожительной улыбкой, будто он только что преподнес ей диадему с бриллиантами:

— В самом деле? Это было бы очень мило с вашей стороны. Не могу же я допустить, чтобы мистер Кобб скончался вот так, с открытым ртом. А то еще, не дай бог, подумают, что он умер от жажды.

— Принюхаются — не подумают, — резонно возразил коричневый халат.

Вивьен открыла сумочку, вытащила оттуда несколько измятых банкнот и протянула их сторожу:

— Надеюсь, вы о нем позаботитесь?

— Господи! — воскликнул сторож, не веря своим глазам. — Все сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь, мисс.

— Меня зовут Риган, миссис Риган, — ласково сказала она. — Может быть, еще увидимся. Вы здесь давно работаете?

— Н… нет, мэм, — промямлил сторож, неловко перебирая пальцами пачку денег.

— Вам здесь понравится, вот увидите, — заверила сторожа Вивьен и, взяв меня под руку, объявила:

— Марло, я еду в вашей машине.

— Но я оставил ее на улице.

— Это не имеет значения. Пройдемся. Что может быть лучше прогулки в предрассветном тумане? Такие интересные люди попадаются на пути!

— О боже! — вырвалось у меня.

Она повисла на моей руке и начала дрожать. Всю дорогу через рощу она крепко держалась за меня, дрожа всем телом, и, только сев в машину, немного успокоилась. Объехав «Кипарис» сзади по тенистой кривой улочке, я попал на бульвар Де-Казенс, главную улицу Лас-Олиндаса. Промчавшись под старомодными потрескивающими дуговыми фонарями, мы через некоторое время въехали в город. Мелькали здания с темными окнами, мертвые магазины, бензоколонка с зажженной над звонком дежурной лампочкой и, наконец, аптека. Еще открыта.

— Вам надо выпить, — сказал я.

Она молча сидела, забившись в угол. Лицо бледное, перекошенное. Я развернулся и притормозил у входа в аптеку.

— Чашка черного кофе и капля виски вам не повредит, — сказал я.

— С удовольствием напилась бы сейчас до потери сознания, — откликнулась она.

Я вышел, открыл ей дверцу, и она вылезла из машины, скользнув волосами по моей щеке. Мы вошли в аптеку, я купил в винном отделе пинту виски, принес бутылку в бар и поставил ее перед Вивьен на треснувшую мраморную стойку.

— Два кофе, — сказал я аптекарю. — Черного, крепкого и по возможности не прошлогоднего.

— У нас распивать спиртное не разрешается, — отрезал аптекарь в застиранном голубом халате, с жидкими волосами на макушке и честными подслеповатыми глазами.

Вивьен Риган, порывшись в сумочке, достала пачку сигарет, ловко, по-мужски вытряхнула из пачки две штуки и протянула их мне.

— Распивать здесь спиртное запрещается, — повторил аптекарь.

Не обращая на его слова никакого внимания, я раскурил обе сигареты. Аптекарь подставил чашки под тусклый никелированный кофейный автомат, разлил кофе и подал его нам. Потом покосился на бутылку виски, что-то пробормотал себе под нос и, вздохнув, сказал:

— Ладно, разливайте, а я послежу за улицей.

Он вышел из-за стойки, подошел к окну и, став к нам спиной, навострил уши.

— У меня от страха зуб на зуб не попадает, — сказал я, отворачивая пробку и наливая виски в кофе. — Полиция ведь здесь свирепствует. Во времена сухого закона заведение Эдди Марса было ночным клубом и каждый вечер он ставил у входа двух молодчиков в форме, чтобы посетители не проносили выпивку, а заказывали ее в баре.

Тут аптекарь неожиданно повернулся к нам лицом, зашел за стойку и молча скрылся за стеклянной дверью провизорской.

Мы сидели на высоких табуретах и маленькими глотками пили обжигающую смесь кофе с виски. Я взглянул на Вивьен в зеркало, висевшее на кофейном автомате. Лицо напряженное, бледное, красивое. Взгляд безумный, ярко-красные губы презрительно сжаты.

— У вас злые глаза, — сказал я. — Чем вы не угодили Эдди Марсу?

Она посмотрела на меня — тоже в зеркало:

— Раздела его в рулетку. Он ведь проиграл кучу денег, в том числе и те пять тысяч, что сам же одолжил мне вчера вечером.

— Да, это могло вывести его из себя. Думаете, поэтому он натравил на вас этого головореза?

— Какого еще головореза?

— Ну, того в маске, с пистолетом.

— Вы, получается, тоже головорез?

— Конечно. — Я засмеялся. — Но обычно «головорезом» называют врага, а не друга.

— Иногда мне кажется, что враги — все.

— Мы отвлеклись. Так что же имеет против вас Эдди Марс?

— Вы, вероятно, хотите спросить, имеет ли он надо мной власть?

— Именно.

На ее губах заиграла презрительная улыбочка.

— Придумайте что-нибудь поостроумнее, Марло.

Я сделал паузу и спросил:

— Как генерал? На этот раз я серьезно спрашиваю.

— Неважно. Сегодня он весь день пролежал в постели. Может, хватит меня допрашивать?

— Вы же меня тоже допрашивали. Что генералу известно?

— Возможно, все.

— От Норриса?

— Нет, к нему приезжал Уайлд, окружной прокурор. Надеюсь, вы сожгли фотографии?

— Естественно. Вы, я вижу, иногда за сестренку все-таки беспокоитесь.

— Только за нее я и беспокоюсь. И еще — за отца. Чтобы он чего не узнал.

— Думаю, что особых иллюзий он уже не питает, — сказал я. — Но чувство собственного достоинства у него сохранилось.

— Мы — его кровь. В том-то и беда, — проговорила она и пристально, тяжелым взглядом, как бы издали посмотрела на меня в зеркало. — И я не хочу, чтобы он умер, возненавидев своих собственных детей, свою кровь. В нашем роду всегда хватало безумцев. Безумцев, но не развратников.

— А сейчас?

— Вы-то наверняка считаете нас аморальной семейкой.

— Вас — нет. Вы лишь строите из себя светскую львицу.

Она потупилась. Я пригубил кофе и снова закурил две сигареты, одну — себе, другую — ей.