Доля ангелов - Арина Веста Страница 33

— Где же теперь эти исполины? — игриво спросил серебристый девичий голос.

— Шалунья, исполинами интересуешься. За это по нынешним временам может и нагореть! Кстати, познакомься, Оскар, это моя сестричка Саломея, танцует в Большом, ублажает царя Ирода. Будь острожен с нею, вдруг она попросит у Ирода твою голову. Так вот, Салли, читал я тут одну трофейную книжечку, разумеется на языке оригинала. Ее автор некий Сент-Ив Альвейдер утверждает, что гиганты спят в гималайских пещерах, в священной стране Агартхи. Но туда тебя не пустят. А их потомок перед тобой. Мы — потомки титанов, в наших жилах — огонь, наши души — свет! Нам все дозволено, ибо мы потомки богов и сами боги! — расплескав вино, Кир притянул к себе Саломею и поцеловал в шею и в дрогнувшие губы.

— Красная Тантра — великое учение будущего, — продолжил он, отирая сочный рот.

Сквозь излияния Кира я ловил негромкие голоса в соседней комнате. Из залы выглянул красноглазый старик в шелковых кальсонах:

— Друзья мои, не пора ли отрешиться от прозы? Нас ожидает священная мистерия вечности, — прошепелявил он.

— Проказы Купидона? Увольте! Пролетела стрела голубого Эрота, и любовь умерла, и настала дремота. Я желаю сохранить за собой статус „заговорщика“… — и сухощавый подтянутый человек вновь углубился в карты.

Дорогой английский костюм сидел на нем так же ладно, как военная форма. Это был Лебедев.

В зал вошла Агния Львовна. Красное полотнище с серпом и молотом, наподобие индийского сари, обвивало ее хрупкое тело. Она поднялась на покрытое ковром возвышение и воздела руки, словно для благословения.

— О, Матерь-Дэви приветствует нас! — Лебедев встал и поцеловал крохотную ручку Агнии Львовны. Ее кожа блестела, словно покрытая медной чешуей.

Агния Львовна вцепилась в мою ладонь влажной цепкой лапкой и увела в залу с камином.

В полумраке залы мерцали зеркала: квадратные, круглые, черно-матовые, дымились курильницы и сладкие ароматы проникали в кровь. На полу был выложен широкий круг из черных горящих свечей. Яростно полыхал камин, по стенам метались рубиновые всполохи и тени. В жаркой тьме люди торопливо сбрасывали одежду.

Трижды ударил гонг. В круг горящих свечей вошла высокая женщина, завернутая в алую тогу. Ее лицо было скрыто жуткой тибетской маской, словно это была сама „красная дьяволица“, гневное божество пантеона Черный Бон.

— О звезда Революции, сойди со своих высот, — Рыбак сдернул с плеч Революции алое покрывало.

— Только женщина Шакраварти, принадлежащая хозяину Круга, полностью обнажена, — прошептал Густин и со значением пожал мою руку, — остальные сохраняют на теле подобие одежды, ибо женская нагота слишком страшная сила и не всякая женщина готова к этой ступени Тантры. Лицо этой прекраснейшей из женщин скрыто маской потому, что в Тантре женщина — безлика. Она только энергия, тетива, натягивающая лук Шивы: безумная Кали, хмельная от похоти и крови, танцующая в ожерелье из черепов на трупах поверженных мужчин. Но даже она покоряется порядку и высшей силе. Выбери из этих вещей любую, и ты узнаешь, кто твоя подруга на эту ночь.

Обнаженная „Революция“ поднесла мне чашу, полную ожерелий, перстней, алых лент и женских платков. Всполохи пламени играли на золотистой коже. Это дивное тело было вызвано из адских бездн и соткано из ангельских озарений. По неповторимому силуэту я узнал Цветок Цветков. Гранаты и рубины, небрежно брошенные в чашу, казались влажными от крови, жемчужные слезы мешались с шелком одежд. Из чаши скалилась мертвая голова, вокруг нее вились и шуршали черные змеи, но это видение длилось лишь миг.

— Все в Тантре решает жребий, а вовсе не моральные запреты или физическая склонность. Ибо мы уже не мужчины и женщины, тем более — не возбужденные голодом звери. Мы — бессмертные боги, для которых нет запретов, — мягко учительствовал Густин. — В тантрическом кругу брат встречает сестру, отец — дочь, а мать — сына. Слабых Тантра отвергает. Мужчина выбирает из сброшенных женских вещей всего одну. Это и есть его Рати, его Богиня Дэви на этот круг.

Повинуясь его воле, я впотьмах ощупал груду колец, бус, шелковых платков и достал из чаши тонкий поясок из оранжевого искристого шелка… Такой цвет был у кимоно Саломеи.

— „Прими одежды смерти, войди, как свет в материю!“ — прошептал Густин. От его заклятия дрогнуло пламя свечей. — Сегодня ты вступаешь в высший избранный круг. Отныне ты будешь зваться „друг и брат“.

Он за руку подвел ко мне обнаженную до пояса Соломею и соединил наши ладони. Я слышал ее нетерпеливую радость, перетекающую в мои пальцы. Она стояла передо мной с женственной покорностью. Блаженная и бессмысленная улыбка цвела на ее тонком, горбоносом лице. В широко расставленных карих глазах, как дьявольское наваждение, мелькал сталинский министр. Совершенный сосуд ее тела был наполнен липкой несмываемой скверной.

На коврах вокруг овального столика, накрытого для трапезы, бушевала оргия. Карлица с огненными волосами, похожая на едва развитую девочку с болезненным, старушечьим лицом, стоя на коленях, манила меня рукой. Я оттолкнул Саломею и пошатываясь вышел из зала.

Густин нагнал меня уже в гардеробной. Схватил за руки, удерживая, заговорил торопливо, давясь словами, боясь, что я вырвусь и уйду:

— Еще минуту, Оскар, выслушайте, умоляю… Это представление предназначено для профанов. Те, кто мало смыслит, и чьи тела и души не приспособлены для сильных чувств. Вас ожидает истинное посвящение, и вы на пути к нему. Позвольте мне проводить вас.

Густин быстро оделся, и мы вдвоем вышли на заснеженную улицу. Свежий морозец обмыл мое лицо. Я отер пушистым снегом лицо и шею, очищая от копоти черных свечей.

— Теперь о главном, — деловито напомнил Роберт Андреевич. — Скажите, вы можете гипнотически воздействовать на человека, если видите его проезжающим в машине?

— Для получения „рапорта“ нужно время.

— А, скажем, вызвать кратковременную потерю сознания, дезориентировать его.

— Это возможно. Но без предварительной настройки успех гарантировать нельзя. А в чем собственно дело?

— Представьте, что вы на Арбате. Вы стоите и внимательно рассматриваете витрину магазина. Мимо вас на небольшой скорости едет сталинский „ЗиС“. Вы точечным воздействием выводите из строя шофера. Машина будет продолжать движение и на выезде с Арбата врежется во встречный грузовой поток на Садовом кольце.

Ничем, не рискуя, вы будете щедро вознаграждены. Кстати, вы помните, кто ранил Ленина отравленной пулей? Слепая старушка Каплан совсем недавно умерла на Соловках. Жила долго, имела свой огородик. Никто не трогал этот божий одуванчик, а все потому, что совсем не она стреляла в вождя мирового пролетариата. Истинные исполнители никогда не бывают ни найдены, ни тем более пойманы — а у меня для вас сюрприз!

Густин достал из нагрудного кармана пиджачной пары квадратик белой бумаги. Я развернул его, перед глазами поплыли строчки, написанные рукой Насти: