Жертва 2117 - Юсси Адлер-Ольсен Страница 33

Галиб почувствовал в руке нож, который подсунул за спиной его подручный.

– Но мы отвлеклись. Ты прав, конечно. Я задолжал тебе за помощь и за то, что ты будешь держать язык за зубами. Ведь на этом основана жизнь, правда, Варберг?

Молниеносным движением он выхватил нож, и фотограф вскочил с дивана, не спуская взгляда с остро заточенного лезвия.

Они ждали, пока улица не станет пустынной. Несмотря на боль в ушибленных ребрах, женщины следовали за мужчинами без единого звука и оказали слабое сопротивление, лишь когда их сажали в «вольво».

– Переезжай на другую сторону и остановись на углу, Хамид, чтобы нам было видно, кто входит и выходит из дома, – сказал Галиб.

Он повернулся к заднему сиденью, где лежали две женщины, прижавшись щекой друг к другу и полностью отключившись.

– Нам надо поторопиться, до Франкфурта еще много километров, – сказал Хамид.

Галиб посмотрел на него:

– Я знаю, но у тех, кто нас ждет, много времени.

Прошло с четверть часа, и люди начали возвращаться домой после работы.

– А что потом было с тем датчанином в филиале Абу-Грейб? – нарушил тишину Хамид. – Ты был там, когда его привезли?

– Да, я работал в этом филиале. Оказался там, как только мне исполнился двадцать один год.

– Ты был надзирателем?

Галиб усмехнулся:

– Да, это тоже. Надзиратель с широкими полномочиями, можно и так сказать. Я заставлял их говорить. Любым способом. Завоевывал их доверие или избивал их, что делало их разговорчивее.

– А датчанин?

– Да, датчанин – это особый случай. Он не был похож на всех этих изнеженных кукол, которые визжали и вопили, когда им на шею набрасывали петлю за оскорбление нашего президента…

– Но он все еще жив, и я не понимаю – как?..

Это правда, датчанин был все еще жив, и Галиб должен был благодарить за это только себя самого. Но пусть Аллах будет к нему милостив.

Он повернулся в сторону бокового окна автомобиля и оказался лицом к лицу с мужчиной в большом зимнем пальто и синем шарфе, который терпеливо ждал, стоя на перекрестке.

Галиб отвел взгляд.

Солдаты заставляли датчанина смотреть в лица умерших, чтобы он мог заглянуть каждому в глаза, плевали и оскорбляли его, чтобы до него дошло, что месть за каждого будет во много раз страшнее.

Хотя тьма уже опускалась на внутренний двор тюрьмы, Галибу было видно, что этот человек обливается потом, но не говорит ни слова, и ничего не изменилось, когда начались первые допросы. Только когда подсоединили электроды к его соскам и в пятый раз включили ток, он заговорил. Несмотря на боль, он произносил слова совершенно четко, но обороты и интонация показывали, что его арабский не настоящий иракский диалект.

– Меня зовут Заид аль-Асади, и я – гражданин Дании, – сказал он. – Но ни датское гражданство, ни связь с представительством ООН не имеют никакого отношения к тому, что произошло здесь сегодня. Мы действовали только с целью освободить одного заключенного. Ничего другого я вам не скажу. Делайте что хотите, это ни на что не повлияет.

Он выдержал пять часов, прежде чем потерял сознание; его перетащили в одиночную камеру в коридор смертников. Как-то раньше они потеряли заключенного во время подобного допроса, но сейчас этого нельзя было допустить, и вот тут появился Абдул, он же Галиб.

– Ты должен завоевать его доверие, Абдул, и ты должен сделать две вещи, – сказал руководитель допроса. – Ты должен рассказать ему, что твоя семья живет в том же квартале, что и его жена и дети. И еще ты сегодня же ночью должен позаботиться о том, чтобы мать и дети были изолированы, сможешь?

– Да, у меня есть такое место. Я скажу его жене, что им грозит опасность, потому что муж не хочет говорить, а я хочу им помочь.

Тот, что руководил допросом, остался доволен.

– И об этом ты должен рассказать Заиду аль-Асади. Завтра утром, перед тем как мы вызовем его, ты шепнешь, что ты на его стороне и хочешь только добра его семье. Что ты спрятал их в надежном месте, иначе их используют против него же.

Это оказалось весьма простым делом. Жена Марва была больна и очень испугалась, когда Абдул в ту же ночь явился к ней и рассказал, что скоро придет полиция безопасности и всех привлекут к ответственности за проступки главы семьи. Поэтому быстро собрала вещи и не стала ни с кем прощаться. Ее родные совершенно искренне могли сказать, что женщина с детьми просто исчезла, что никто в семье не знает, куда они ушли, – и так оно и было.

Только когда она и ее девочки попали в глинобитную хижину, предназначенную для забоя коз, до Марвы дошло, что они попали в ловушку. Девочки рыдали и кричали, но их мать били каждый раз, когда они открывали рот, и тогда они ненадолго замолкали.

Перед рассветом на следующее утро Абдул встал у двери в камеру датчанина. Было видно, что спал тот плохо. И хотя в глазах его прятался страх, а тело было избито, движения датчанина были спокойны, когда Абдул подошел к окошечку в двери и прошептал его имя.

– Я живу в Фаллудже, и моя семья знает твою семью, – тихо сказал Абдул. – Мы хорошие знакомые, и, хотя мы сунниты, никто из нас не является верноподданным Саддама Хусейна. – Он осмотрелся в тюремном коридоре и поднял указательный палец. – Если ты когда-нибудь проговоришься об этом, я буду вынужден тебя убить, сам понимаешь, я тебя предупредил. Я спрятал твою семью в безопасном месте, верь мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить тебя. Пока не знаю как, но, если ты продержишься, мы найдем выход.

Галиб сделал глубокий вдох и стал внимательно смотреть на дом, в котором жил фотограф.

Да, Заид был еще жив, но Галиб не ответил на вопрос Хамида. Не все истории были предназначены для чужих ушей.

– Значит, во Франкфурте все подготовлено, Хамид? – вместо этого спросил он.

– Да, люди, готовые принести себя в жертву, находятся в пяти гостиницах в центре города. Как и было оговорено, выглядят они по-разному. Нет мужчин с бородой и женщин с закрытым лицом. Несколько человек, что мы отобрали сначала, стали протестовать, и мы их отсортировали.

– Значит, всего пятнадцать?

– Только двенадцать. Несколько интернированных все еще находятся на Кипре, но двое лучших вышли. Они тоже здесь.

Галиб положил ладонь на волосатую руку Хамида и сжал ее. Хороший он человек, этот Хамид.

На улицу въехало такси, остановилось у двери подъезда Бернда Якоба Варберга.

Одну-две минуты оно стояло, потом из машины вышел худощавый мужчина и суетливо огляделся по сторонам, быстрым движением стер со лба пот. Даже на большом расстоянии легко было определить, что он нервничает.

Хоан Айгуадэр действительно нервничал, сжимал и разжимал руки в кулак, вытирал их о брючины, потом вышел на проезжую часть и посмотрел вверх, на окна фотографа. Что он ожидал там увидеть? Выглядывавшего из окна человека? Внезапно задвинутую штору?