Чисто альпийское убийство - Йорг Маурер Страница 32

— Что с тобой, дядя Губси?

Знакомый голос звучал как будто бы со стороны.

— Ничего страшного, я просто немножко устал играть.

— Что-то быстро ты сегодня устал, дядя Губси!

— У меня закружилась голова. Сейчас-сейчас, лишь немного передохну…

Он повернул голову. Вдруг кто-то резко вставил в изображение сада новый шаблон — мать мальчика.

— Здравствуйте, уважаемая соседка, — сказал он шаблону. Но тот не отвечал. Голос соседки звучал словно откуда-то извне.

— Здравствуйте, господин Еннервайн. Как вы себя чувствуете? Все в порядке?

— Мы играем в прятки.

Этой отговоркой он лишил себя последней возможности попросить вызвать «скорую помощь» и предоставить себя в руки опытных врачей.

— У дяди Губси кружится голова, — неведомо откуда донесся голос мальчишки, и с той же стороны послышался ответ его матери:

— Это правда, господин Еннервайн? У вас действительно головокружение?

Он медленно повернул голову в ту сторону, откуда раздавался голос соседки. Женщина и в самом деле стояла именно там. Слава Богу! Тем не менее Губертусу больше всего хотелось вскочить и убежать на край света. Теперь женский силуэт уже двигался, хотя и с легким подергиванием, как бывает при дефектах воспроизведения видеопленки, но ведь двигался же! Затем в этот нечеткий кадр вдруг вдвинулось изображение любопытного ребенка — словно кинематографический наплыв, только без звука. К Еннервайну снова возвращалось нормальное зрение.

— Принести вам водички?

«Да, с удовольствием: стакан воды с противоположного конца города», — мрачно подумал Еннервайн. Что за катастрофа, печалился он, забраться под какой-то банальный садовый стол и потерять ориентацию в пространстве! Он ощупал затылок и потер ушибленное место, которое даже не болело. То, что с ним произошло, не поддавалось никакому логическому объяснению.

Гаупткомиссар свернул на улицу, обсаженную ровной, ухоженной живой изгородью из туи и самшита. «Надо же, какой я идеальный член общества, — думал он. — Иду на работу пешком, а не еду на машине, подвергая опасности других участников движения; не отягощаю и без того нелегкое бремя налогоплательщиков, не спешу на досрочную пенсию по состоянию здоровья. Несу дальше свою службу, пока есть силы. Жду, когда небольшие проблемы со зрением, беспокоящие меня раз в несколько месяцев, пройдут сами собой».

Еннервайн ускорил шаг и снова сосредоточился на текущем расследовании. Какие результаты достигнуты? Похвастаться, честно признаться, нечем. Что мы имеем? Падение человека с двенадцатиметровой высоты. Чердак — якобы абсолютно заброшенное, но на самом деле довольно популярное место. Мешочек для спортивной обуви. Раздавленный тренер по фитнесу. И разбившийся Либшер. Снова и снова все упирается в этого капельдинера. Кто он? Просто неудачник, рухнувший с высоты по неосторожности? Или обозленный на весь белый свет волк-одиночка, решивший поставить точку в своей нелегкой жизни? А может, Либшер пал жертвой какого-то многоступенчатого заговора, вероломно убитый неизвестным преступником, мелькнувшим в зрительном зале?

Внезапно за спиной у гаупткомиссара послышались шаги, приближавшиеся с угрожающей быстротой. Его обуял страх — чувство, которое в этой суматохе он испытал впервые, — страх встретить нападение безоружным. Он обернулся — улица была совершенно безлюдной. Полицейский остановился. Никого. Может, шаги ему просто почудились? Может быть, злые шутки шутят с ним уже не только глаза, но и уши? Еннервайну казалось, что он вот-вот сойдет с ума. В легкой панике оглядев пройденный путь, он осторожно вернулся на несколько шагов. Тихая заасфальтированная улочка, названная в честь какой-то из здешних горных вершин, — дочиста выметенная прогулочная тропа, стиснутая с обеих сторон рядами благообразных домиков. Палисадники напоминали зеленую однотонную ткань. Между оградой и газоном, выглядевшим так, словно его подстригают каждый час, протянулась живая изгородь, стандартные туя и самшит. Еннервайн вернулся на то место, где, как ему показалось, он слышал шаги. Оглядев зеленый щит, он обнаружил в нем брешь, сквозь которую можно было заглянуть в сад. Без сомнения: недавно здесь кто-то пролез. Кустарник был не слишком высокорослым, так что Еннервайн изловчился и перемахнул через него, приземлившись на мягкий чернозем. Он опустился на колени, поднял несколько веточек и внимательно осмотрел их. А вот и следы от чьих-то кроссовок на земле. Значит, слух его не обманул. Однако кому это надо — преследовать его, а затем удирать без оглядки? «Скорее всего так развлекается какой-нибудь юнец», — решил Еннервайн, стряхивая землю с ладоней и брюк.

Согласно регламенту, четко прописанному в Баварском законе о государственной службе, статья 56, абзац 1 («Непригодность к службе и выход в отставку»), Еннервайн считался негодным к работе по состоянию здоровья и обязан был доложить об этом руководству. Но разве он из тех людей, которые кладут на стол шефа оружие и служебное удостоверение всего лишь из-за какой-то несчастной «трещинки» в мозгу? Ведь приступы агнозии движения случались с ним достаточно редко и длились не очень долго, именно поэтому гаупткомиссар надеялся, что сумеет справиться со своей бедой самостоятельно. Интернет предоставил ему массу примеров гораздо более тяжелого протекания этой болезни. Многие люди страдали от весьма продолжительных приступов, мучились сутками напролет на протяжении всей жизни, причем шансы на выздоровление у них были ничтожными, прогнозы — неутешительными. Так, одна пациентка даже не могла налить себе воды, поскольку не видела, как повышается ее уровень в стакане: бегущая струйка и уже налитое замирали, словно стоп-кадр, и следующим, что представало перед глазами больной, была огромная лужа на столе и полу. Выходить на улицу в одиночестве этой женщине было опасно: в ее глазах машины появлялись откуда ни возьмись и также неожиданно исчезали. В восприятии и оценке внешних раздражителей этим людям оставалось полагаться только на свой слух. Хорошо еще, что звуки не замирали вместе с изображением, а сохраняли свою ясность, динамичность, последовательность, позволяя страдальцам хоть как-то ориентироваться в наборе фрагментарных «фотоснимков» окружающей действительности.

Еннервайн все еще упирался коленями в жирную, мягкую землю, и чувство опасности, овладевшее им недавно с такой внезапностью и силой, медленно сменилось облегчением. Ему даже стало уютно здесь, в небольшой пещере посреди плотной самшитовой изгороди, вдали от посторонних глаз. Прямо перед носом гаупткомиссара висела сломанная ветка, и он с удовольствием вдохнул запах свежей смолки. Не нужно быть зубром криминалистики, чтобы понять, что в этом месте кто-то пролез сквозь кусты в сторону палисадника. Достаточно вспомнить строки Карла Мая: