Надежда-прим - Александр Айзенберг Страница 32

И только шурин знал главное: он продал собкору «Комсомолки» снимок, права на который принадлежали бельгийскому издательству. Но не будут же проклятые буржуи из-за такой малости объявлять войну России! А по-другому им его ни в жисть не достать!

— Слышь, Лейкин, — так Мокров окрестил своего шурина, — ты когда в последний раз чинил свою «копейку»?

— Да вчера! — расстроено признался родственник. — Цельный день под ней, падлой, пролежал! Или она на мне. Как татары на России!

— Ну и как она, родная? — продолжил туманить мозги Мокров.

— Да никак! — голос в трубке зазвучал трагически. Не чувствуя подвоха, шурин спешил излить свою душу. — Она уже, как неродная! За двадцать лет всю обновили! Сперва батя, потом я. И все равно, как сострил этот… как, блин, его… — шурин надолго замолк, ожидая подсказки, — короче, включишь — не работает. А че?

— Здорово! — искренне хихикнул в трубку Мокров.

— Еще бы! — неожиданно поддержал его шурин. — Иногда просто замечательно. Это ж как поломаный лифт! Застрянешь в нем на полпути с… На улице ты бы к ней и не подошел. А тут! — Мокров услышал сладострастное причмокивание. — Особливо, если отключится свет! Это ж как в подводной лодке на глубине!.. Я недавно, позавчера, то есть, с одной… машина, понимаешь, заглохла посреди степи… так мы в ней до вечера и пробарахтались, как в лифте или в подводной лодке! Весь кислород сожрали! А когда она мне на обочине голосовала, я еще подумал, мол, на такую приятней наехать, чем подобрать. Ты меня понимаешь? А почему здорово?

— Это здорово! — пропустив мимо ушей восторженный бред шурина, многозначительно повторил Мокров. — Здорово, что у тебя такая развалюха! Не слыхал: судьба — индейка, жизнь — копейка, а эта… твоя машина, понимаешь… тоже копейка! Почему здорово? Да потому, что когда машина старая, всегда есть повод… что?

— Не знаю, — честно промямлил озадаченый шурин. — Выпить что ли?

— Купить новую, балда! А потом, само собой, и выпить! Святое дело!

— Да ну! — горячо задышал в трубку шурин, но тут же обреченно вздохнул. — А «копейку» куды?

— На металлолом, на скрапобазу! — пораженный способностью родственника решать проблему не с того конца. — У тебя ЧМЗ под окнами. Или подари обществу старинных автомобилей.

— Не могу! — раздался таинственный шопот, такой таинственный, что Мокрову показалось, что на другом конце провода сидит потусторонняя сила. — На ей проклятье!

— Чье? — еще таинственней зашипел Мокров.

— Она у нас фамильная: от отца к сыну. Батя сказал, если продашь или выбросишь — прокляну!

— Так он же коммунист!

— И коммунист, и бывший ответственный работник аппарата райисполкома, и уже… покойник. И тем не менее, проклянет! Я его хооорошо знаю!

На секунду Мокров растерялся: с покойником шутки плохи. Петра Мифодьевича, папашу Витька, он тоже знал хорошо. Большевистской закалки был человек, воистину матерый человечище, из тех, кто сначала стреляет, и лишь потом спрашивает пароль.

Поговаривали, что будто на Колыме, стоя на вышке с автоматом, бросал Петька на запретку куски хлеба. Старожилы, конечно, туда ни ногой, а новички покупались. До смерти, говорят, не убивал, но руку, тянущуюся за куском, отстреливал напрочь.

Не со зла, конечно, или садисткой натуры. Все по закону: не суйся, куда не следует без команды. Так и собак учат, не брать из чужих рук. Ну вот: Петру Мифодьевичу — развлечение, а зэку — польза: глядишь, и сактируют за ненадобностью до срока.

И кто его, подлеца, знает, чем он там после смерти занимается! Не тем ли самым, что и на Земле-матери. Поди сторожит ворота ада с автоматом на груди. Так он за ту сраную «копейку» не то что родному сыну, а и ему, Мокрову, че-нибудь такое отстрелит, без чего и генеральным директором «Родничка» можно быть разве что понарошку.

— А ты ему не говори! — хитро подмигнул он трубке.

— Кому? — мгновенно напрягся шурин.

— Ну бате своему единокровному, коммуняке, кому же еще!

— Как это? — резонно возразил Витек. — Ведь он же того!..

— Нда!.. — выдавил из себя вконец обессилевший Мокров.

Только сейчас он понял, что шурина явно недооценил.

— Да черт с ней, с «копейкой»! — в отчаяньи крикнул он в трубку, как будто шурин стоял напротив него. — Поставь ее, падлу, на могиле своего легендарного родителя заместо памятника! А себе купи новую! Ты, хрен, старую от новой отличить можешь? Ты только представь себе, каких шикарных нюшек сможешь на ней… снимать! Представил?

Упоминание нюшек в связи с покупкой новой машины, кажется, произвело на Санька некое сильное впечатление.

— Ну, если там на плинер… — мечтательно затянул он, — тогда конечно!

— На плинер, на пленум, да хоть… на кудыкину гору! — обрадовался косенсусу Мокров.

— И каких же, например? — поинтересовался шурин. — Ты сказал, представь себе каких!..

— Фу! — до седьмого пота задумался генеральный директор над поистине академическим вопросом. Одно неверное слово и неофит сорвется с крючка! И вдруг его осенило — Да валютных, е-мое!

— Валютных? — пришмыгнул носом Санек, усиленно соображая, в связи с чем он уже слышал и не раз это обалденое слово, а когда вспомнил, решительно замотал головой. — Неее, валютных не потяну! У меня даже с «копейкой» бабок только на «двушку» и хватит! Думаешь, на «двушку» валютная позарится? Ты эт вобче про че?

— А ты про че? — уже изготовился к прыжку Мокров. — Так и я про то же! На «двушку», блин, не позарится! А на…»вольву»?

— Ха! — заметно повеселел шурин, и, очевидно вспомнив бельгийский каталог со своими снимками, задорно крикнул — На «вольве» я и бельгийскую королеву запросто закадрю! За «вольвой» мои нюшки бегом побегут! Да кто же мне на такую подаст!

— А ты у входа в свой фотосалон попроси! — рискнул пошутить Мокров.

— Нееа! — нисколько не обидевшись заржал родственничек. — На такое только у Василия Блаженного подают. И тут же отбирают на восстановление храма Христа Спасителя!

— А хош… — Мокров взял паузу и тянул ее до тех пор, пока родственник от нетерпения не стал скрести трубку ногтем, — хош скажу, где подадут?

— Как? Совсем задаром? — собрав весь свой скепсис, мгновенно отозвался шурин. — Не может быть!

— Точно! Не может! Не совсем! Совсем задаром подают на Китайском рынке. Но там, сам знаешь на че хватит! А чтоб на «вольво», как у Василия Блаженного, да еще без отдачи! Задаром не задаром, а за две тыщи баксов могу устроить путевку в рай, новое «вольво», и все, что только пожелаешь!

— Ты че, блин, золотая рыбка?

— Я нет, — честно признался Мокров, — но могу сказать, где она водится!

Теперь шурин замолк так надолго, что Мокрову показалось, что навсегда. Он даже забеспокоился, не случился ли с ним завороток души от перенапряжения чувств.