Казнить Шарпея - Максим Теплый Страница 32

– Вы, господин Игнатов, можете упражняться в словоблудии сколько вам будет угодно. – Каленин наконец успокоился и взял себя в руки. – Все, что вы говорите себе в оправдание, не стоит и выеденного яйца. Зло – оно и есть зло! Хоть вы его шоколадом залейте! До встречи, будь она неладна!

– Вы читали Андреева? – вдруг спросил Игнатов.

Каленин от неожиданности растерялся.

– Что? – переспросил он. – Какого Андреева?

– Резонный вопрос. – Игнатов не заметил замешательства Беркаса и посчитал, что тот действительно хочет разобраться, о каком Андрееве идет речь. – Я, конечно же, имею в виду старшего – Леонида Андреева [12]... То, что писал его сын, – это не моя литература...

– Разумеется, читал! В мое время на филфаке МГУ было принято читать классиков...

– Верно! Андреев действительно классик. Только сегодня об этом мало кто помнит... Полагаю, что парни, которые придут после вас, про него не слыхали... Так вот, у Андреева, как вы помните, есть скандальная повесть про Иуду. Помните?

– Конечно, «Иуда Искариот»! Только к чему этот разговор? Разрешите откланяться...

– А вот к чему! – сказал Игнатов, будто бы не замечая желания Каленина уйти. – Там есть замечательная мысль: без Иуды нет Христа! Иуда совершает самое страшное в человеческой истории злодеяние, причем делает это осознанно, чтобы сделать Христа Христом, Сына человеческого – Богом. Если бы он не предал Спасителя, не было бы чуда воскресения, и не появилась бы идея бессмертия... Мир бы не узнал, что он – сын Божий!

Каленин потерял нужную интонацию в общении с этим рефлектирующим генералом. Он не очень хорошо понимал, как должен себя вести: то ли хлопнуть дверью, то ли довести диалог до конца. Победило любопытство, и Каленин осторожно спросил:

– Ну и какой вывод вы делаете из этого андреевского дуализма для себя?

– А очень простой: нельзя защитить добро при помощи добра! Так у Андреева... Чтобы добро победило, должно быть совершено злодеяние! Получается – нет Христа без Иуды! Нет добра, если рядом не проявилось зло во всей своей мерзости!

– Знаете, здесь, конечно, не место для литературно-богословского диспута, но коли уж вы его затеяли, то извольте, вот вам мой ответ, – Каленин говорил медленно, взвешивая каждое слово, – я не поклонник этого произведения, но справедливости ради отмечу, что вы исказили мысль писателя. У Андреева Иуда не в игру играет и не просто идет на злодеяние, а жертвует собой во имя идеи. Причем его жертва – страшнее смерти, которую он принял вслед за Христом. Он жертвует своей честью, которая, как известно, дороже жизни. Ведь он понимает, что обречен остаться в веках злодеем и предателем. По Андрееву, это жертва почти безумца. Его поврежденная натура верит в то, что это поступок во имя справедливости и добра. Он безгранично любит Христа, жертвует собой во имя него... Страдает, сомневается...

Игнатов внимательно слушал Каленина, и было видно, что ему действительно важно знать его позицию.

– Но подчеркиваю: мы говорим только о придуманном сюжете. Андреевский Иуда – герой абсолютно литературный и к Иуде библейскому никакого отношения не имеет. И не ищите здесь никаких оправданий для себя. Вы, действуя негодными методами, мните себя благородным «санитаром леса», а движет вами чувство мести. Оно ослепляет вас! И в этой своей слепоте вы потеряли цель. Ради чего вы совершаете ваши ужасные поступки? Ради воцарения справедливости? Чтобы снискать любовь потомков?

Он завершил свой монолог и ждал реакции Игнатова. Тот задумался и, не отвечая на выпады Каленина, уточнил:

– Предательство как жертва во имя добра? Я правильно вас понял?

– Предательство – это форма, в которую литературный персонаж Андреева облекает добродетель своего замысла...

Игнатов улыбнулся и стал вновь прежним Игнатовым – уверенным в себе, знающим истину, которая неведома остальным.

– Я подумаю над вашими словами... В ваших рассуждениях есть мысль, которая меня увлекла. – Игнатов улыбнулся еще шире, отчего его глаза изогнулись двумя узкими щелками, а все пространство вокруг них стало напоминать причудливую татуировку, так как каждая морщинка стала глубже и отчетливее. – Добродетель может принимать любые формы! Так получается? Забавно... Надеюсь, мы еще вернемся к этому интересному разговору.

– Вернемся? Уж не в самолете ли по пути в неведомые страны вы собираетесь со мной дискутировать? Увольте. Я и этот-то наш диспут считаю бессмысленным и вредным. Ругаю себя за то, что вообще стал обсуждать с вами тему добра и зла. Вы, похоже, всерьез ищете оправдания своим злодеяниям. Не ищите! Их попросту нет в природе...

– Беркас Сергеевич! – Игнатов снял улыбку с лица. – Я оставляю за собой право когда-нибудь в обозримом будущем объясниться с вами. Говорю об этом серьезно. Мне есть что сказать. Но не сейчас...