Игра на выживание - Патриция Хайсмит Страница 32

— Вы собираетесь в ближайшее время видеться с Отеро? — поинтересовался доктор Рохас.

— Еще не знаю.

Рохас немного помолчал.

— Он обижен на вас, но все это несерьезно. Ему было бы гораздо лучше, если бы между вами снова установились приятельские взаимоотношения.

— Вы полагаете, такое возможно? Сейчас?

— А вы попытайтесь. Он может прийти в ярость, если поймет, что вы не верите в его фантастические истории — но это не надолго. И именно на это мы очень рассчитываем. Он очень горд и упрям. Он может даже бравировать своей виной, прилюдно упиваться ею. Но я все же не сомневаюсь, что со временем он все же найдет в себе силы выкинуть из головы эту блажь. Между нами говоря, не такой уж он и ненормальный. — Доктор Рохас воодушевленно улыбнулся. — Прошу меня извинить, но, похоже, я вынужден вас покинуть. Меня в холле ждет посетитель. — Он подал знак официанту, чтобы тот принес счет.

Теодор настоял на том, чтобы оплатить весь счет самому и поблагодарил доктора Рохоса за то, что тот нашел возможность уделить ему время. Он хотел было спросить, где и как с ним можно будет связаться в случае необходимости, но потом понял, что вряд ли ему захочется снова обращаться к нему за советом, ибо все-таки проникнуться доверием к нему он так и не смог.

Они сердечно распрощались в многолюдном холле отеля, среди сверкающих прилавков с сувенирами и украшениями из серебра, и, спустившись по лестнице, Теодор вышел на улицу. Он стоял на тротуаре огромного проспекта, который в этот час сгущающихся сумерек, когда легкий, прохладный ветерок пробирался сквозь кроны высоких деревьев, всегда напоминал ему Париж ранней весной. Его дом находился всего в шести или около того кварталах от отеля, и Теодор решил пройти пешком. Во время беседы с психиатром в какой-то момент ему вдруг захотелось позвонить Рамону и просто по-дружески поболтать с ним. Теперь этот порыв прошел, и Теодор укорял себя за подобную наивность, за то, что позволил себе так близко к сердцу принять доводы психиатра, как будто они были истиной в последней инстанции. Он принялся перебирать в памяти, что писали по этому поводу газеты. Там лишь сообщалось о мнении, высказанном специалистами. Во всяком случае, никакого научного названия странностям в поведении Рамона дано не было. Они были обозначены, как «эмоциональный стресс».

Теодор дошел до своего дома и пошел дальше. Свернув за угол, он остановился и принялся задумчиво разглядывать витрину небольшого мебельного магазинчика. Вдоль стены здания уныло Тощий рыжий пес — просто кожа да кости. Дойдя до Теодора, он остановился, и подняв голову, жалобно взглянул на него, готовый каждую секунду сорваться с места и броситься наутек. Если бы поблизости был продуктовый магазин, то можно было бы купить ему мясной сандвич, подумал Теодор. Он протянул руку, и животное шарахнулось в сторону и бросилось прочь, трусливо поджав хвост. Вообще-то, Теодор вовсе не собирался прикасаться к нему, ибо не любил собак. Да и кормить бездомного пса он тоже не стал бы, так как не видел в этом смысла. Все равно рано или поздно бездомная дворняга в конце концов сожрет кусок отравленного мяса, оставленного специально для неё на каком-нибудь рынке. И все-таки в душе он чувствовал, что он подвел этого пса, бросил его в беде, по крайней мере, с собачьей точки зрения.

Он отправился дальше, пребывая в крайне подавленном настроении. Если уж ему не удалось добиться ни от Саусас, ни от врачей более или менее удовлетворительного ответа — или, точнее сказать, раз уж его не удовлетворили их объяснения — то теперь ему придется самостоятельно найти этот самый ответ. Он должен будет принять решение. Нужно будет побороть свою неприязнь и встретиться с Рамоном. Завтра, решил Теодор, он позвонит Рамону завтра. Но только не сегодня.