Оракул - Арина Веста Страница 32

Я приблизился к витрине, чтобы лучше рассмотреть реликвию. Почерневший от древности наконечник копья, довольно грубый и тяжелый, покоился на алом бархате. В центре было пробито отверстие, из которого торчал гвоздь.

В ту же секунду я понял, что в жизни моей произошел перелом. Но я не понимал, как христианский символ мог вызвать у меня такое волнение? Я вновь и вновь приходил к музейным витринам, пытаясь постичь его суть. Долгие минуты я стоял, рассматривая копье, совершенно забыв обо всем, что происходило вокруг. Это было, как если бы столетия назад я уже держал его в своих руках и оно отдало мне все свое могущество. Как это было возможно? Что за безумие овладело моим разумом? Не прошло и суток, как я снова явился в музей, и мой одинокий голос был услышан. Воздух стал столь удушливым, что я едва был в силах дышать. Обжигающая атмосфера музейного зала расплывалась перед глазами. Я стоял один, весь дрожа перед колеблющейся фигурой сверхчеловека. Я видел его бесстрашное и жестокое лицо и ощущал опасный и возвышенный разум. Это был он — сын Денницы, существо сотканное из света и тьмы, вызванное из Тартара моей раскаленной верой в его могущество. С почтительной опаской я предложил ему мою душу, и в сердце моем зазвучал голос.

Этот чудный голос нашептывал мне то, что я не смог бы ни узнать, ни прочитать: «Это копье одного состава с изумрудом, выбитым из короны Люцифера… На острие этого копья — воля Могуществ! Когда копье Архангела Гнева ударило в камень, на нем осталось бесценное напыление от удара…»

Так вот в чем дело! Карл Великий, с Копьем Судьбы в руке, основал первый немецкий Рейх! Наполеон держал его в руках перед Аустерлицем. Но самое главное случилось в начале истории. Этим копьем римский воин Гай Кассий нанес удар милосердия распятому Христу. Но даже мифы ветшают и нуждаются в проверке. Позднее наши ученые выяснили, что во времена Христа римляне уже не воевали копьями, и это прободение ребер было ритуальным знаком, последним актом в драме распятия, разыгранной людьми, посвященными в тайну Копья!

А тайны у него действительно были, и мы стали искать ключ к ним. Разумеется, я не был настолько наивен, чтобы верить в кусок метеоритного железа. Нет, тайна в другом: обладание Копьем Силы меняет самого человека, и скоро я убедился в этом.

В первых книгах Библии есть рассказ о копье Финея, иудейского первосвященника, по приказу которого якобы было выковано это копье. На самом деле Финей знал о его небесном происхождении, он же объявил Копье талисманом силы для своего народа. Позже Копье участвовало в битве под Иерихоном, когда запели трубы, и в битве Иисуса Навина, когда в небе остановилось солнце… Его держал в руке Ирод Великий, посылая солдат на избиение младенцев.

«Не может быть, — подумал я, — Евреи украли историю копья, как украли многое другое». Имя Финей слишком похоже на имя троянца Энея, и мое сердце вновь исполнилось ненавистью к евреям, сумевшим украсть даже историю нашей расы.

— Копье Энея? — переспросил Вайстор.

— Да, — продолжал фюрер. — Древние прародители белой расы чтили его, как дар небес, копье Марса. Оно было настолько драгоценно, что уже в те времена для копья было изготовлено одиннадцать дубликатов, и лишь одно было настоящим! Это подлинное копье принадлежало троянскому царю Энею из божественного рода Дарданов. Троянская война похожа чем-то на ту, что ведем мы. Орды безродных племен осадили великий белый город. Благородство троянцев обернулось против них: они думали, что воюют с равными, и приняли опасный дар. Ночью из чрева Троянского коня выпрыгнули ахейцы. Казалось, все кончено: разграбленная, изнасилованная и сожженная дотла Троя погибла! Но Эней, по зову богов, покинул гибнущий город, он на плечах вынес слепого отца и маленького сына Аскания Юла, будущего основателя династии Юлиев. На двадцати пяти кораблях троянцы увезли сокровища Трои. Эней бросил копье к новым берегам и основал империю царственного пурпура и величественных фасций. Так, потерпев поражение, Троя вышла победительницей. Венера-Денница привела Энея в землю Тяжелого золота. Вслушайтесь, Вайстор! Даже имя нашего адмирала Деница созвучно имени путеводной звезды. Это ли не знак от Могуществ, безмолвно взирающих на наши усилия? Потомки Энея, фризы, венеды, этруски, создали Рим и построили Венецию. Их кровь текла в жилах Одоакра и Карла Великого, в жилах Цезарей Рима… Копье Энея стало первым штандартом Цезарей, великих властителей севера.

Голос фюрера то мягкий, то звучный, как металл, заворожил Вайстора. Перед его глазами текли людские потоки. Он вновь видел лес рук, вскинутых в ночное небо в древнем приветствии римских императоров, он маршировал среди факелов и развевающихся знамен, в колонне молодых, светловолосых немцев, крепких, как крупповская сталь, быстрых, как гончие, и преданных фюреру до последнего вздоха!

— Ты поплывешь на полюс вместо меня, — шептал фюрер. — Двадцать пять кораблей Энея отбыли из разрушенной Трои. Двадцать пять субмарин Деница — их тени. Мои корабли-призраки достигнут полюса, точки абсолютной силы, где мир погружен в собственный исток. Там нет ни жизни, ни смерти, там есть только лед, вечный лед… И огонь! Там ты найдешь дверь в волшебную страну, где обитают древние силы Земли, Могущества Тартара.

Гитлер судорожно нащупал на столе стакан с водой, жадно глотнул и, вновь впадая в пророческий транс, заговорил:

— Нет, мы не уйдем. Мы будем приходить вновь и вновь. Наши коричневые легионы показали миру пример абсолютной силы и тотальной власти над смертными телами и душами! Третий рейх разгромлен, но будет Четвертый рейх! Рейх высших существ, потомков Люцифера. Им суждено родиться в объятиях полюса!

Гитлер умолк. Лихорадочный блеск глаз погас, он рухнул в кресло, запрокинув изможденное лицо. Вайстор терпеливо ожидал пробуждения фюрера в почтительной, но неудобной позе. Шея и опущенные плечи покалывали от напряжения, но он не решался нарушить тишину.

— Пойди и расскажи всем: я ни о чем не жалею, — наконец заговорил Гитлер. — Слуга партии и отчизны, я бы сделал то же самое еще раз, за исключением нескольких трагических ошибок… А теперь ступай, тебе надо спешить!

В ночь на 28 апреля бомбардировка имперской канцелярии достигла предела. Бетонные перекрытия трещали, и по бункеру прокатывались волны ужаса. Всем затаившимся в бункере точность ложившихся снарядов казалась смертоносной. Отчаяние и страх достигли предела, примеры высокой жертвенности мешались с животным эгоизмом. «Лишь в крайних обстоятельствах человеческое существо может быть таким прекрасным и омерзительным», — думал Вайстор, перешагивая через мертвецки пьяных, полураздетых офицеров, лежащих штабелями, как бревна. Женщины потеряли всякий стыд и походили на взбесившихся вакханок, солдаты отказывались повиноваться. Но все еще оставались те, кто до последней минуты помнил долг. Среди них был фельдмаршал Кейтель.

На рассвете Кейтель и Вайстор вылетели в Шлезвиг, куда в дальнейшем предполагалось эвакуировать рейхсканцелярию. Застегивая летный шлем, Кейтель сказал:

— Попрощайтесь с Берлином, Вайстор. Вы больше никогда не увидите его! Немецкая нация жила верой в грядущее могущество. Обескровленная и сломанная Германия проклянет даже память о нас…