Полукровка. Эхо проклятия - Андрей Константинов Страница 32

«Опять „бы“! — уже в очередной раз упрекнул сам себя Габузов. — Бы, бы, бы, бы — всё это китайская порнография… Коли тебе так по душе эта частица, давно съездил БЫ в адрес к пропавшей гражданке Головиной, разузнал БЫ, что к чему… Не дай бог, мэтр Шверберг уже начал претворять в жизнь свои „превентивные меры“… А что? Вот прямо сейчас возьму — и поеду. Что там за азимут у нас вырисовывался, Петроградка, кажется?»

* * *

Сергей Эдуардович уныло брел по Малому проспекту Петроградской стороны, как раз по той самой её части, что больше всего его, уроженца Коломны, раздражала. Коломна, эта заштатная внутригородская провинция, никогда не выпендривалась, не пыталась выдать себя за победную столицу, и в своих крошечных улочках и заросших дворах давала горожанину возможность почувствовать себя наравне с городом. Петроградская же, которая в этой части неменьшая провинция, тем не менее, вечно пыжилась редкими глыбами модерна и соблазняла якобы далекими перспективами. Словом, эта неприятная Габузову часть Питера всячески кричала, что именно она — зерно, из которого вырос весь город. Солнце, несмотря на то что дело шло к закату, жарило невыносимо, июньская зелень уже начинала сворачиваться в посеревшие от пыли трубочки, и все вокруг казалось Габузову враждебным.

Он свернул в переулок и, оглядываясь по сторонам, как вор, медленно пошел к желтым воротам, из которых долетал пряный запах персидской сирени. Сирень тоже раздражала Сергея Эдуардовича: будучи аллергиком, практически каждые май-июнь он чертыхался на того умника, который придумал засадить такой вонючкой немало прекраснейших мест прекрасного города и этот двор в частности. Вечно ему не везет — росли бы здесь, например, розы…

Набрав воздуху, как пловец перед погружением, Габузов осторожно приоткрыл дверь парадного, не потревожив отошедшей петли, и стал подниматься на второй этаж. На площадке между первым и вторым этажами, взгромоздившись на стремянку, в телефонном распорядительном щитке ковырялся мужик в фирменной спецовке с надписью «ЛГТС». «Какая неприятная рожа», — автоматически подметил Габузов, скользнув по нему взглядом. И дело было даже не в уродливом следе от ожога, покрывавшем правую половину лица ремонтника, а скорее в его глазах — настороженных, злых, с нечитаемым рядовым обывателем типично блатным прищуром. «Скорее всего, сидел по малолетке», — сделал дедуктический вывод Сергей Эдуардович.

Площадка второго этажа оказалась пустой, сверху тоже не раздавалось ни звука. Габузов подошел к двери, прислушался — тишина. Он потянул руку к кнопке звонка, и тут в ушах его глухо прозвучал голос покойного деда Тиграна: «Гость без приглашенья не дождется уваженья». «Да чего уж теперь, после икорного-то бара», — усмехнулся Сергей.

На звонки в дверь никто не отвечал. Если бы хозяйка спала крепким богатырским сном, от такой трели все равно неминуемо проснулась бы. Впрочем, на любезно распахнувшуюся перед ним дверь Габузов и не рассчитывал. «Что ж, обязательную галочку поставили, теперь пойдем другим путем», — решил Сергей и позвонился в противоположную квартиру.

В ответ из-за дверной цепочки выглянула растрепанная голова старушки. Одного лишь взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: эта старушка принадлежит к замечательной категории тех, что знают всё и обо всем.

— Самсут Матосовна Головина здесь живет? — придав голосу адвокатскую важность и официальность, пропел он.

— А то где же? И она, и мать их, и сыночек ихний. А вы что ж…

— Я из ПИБа, никого нет дома… — завертелся Габузов, уже кляня себя за необдуманный, а точнее — за плохо срежессированный поступок.

— Так давайте мне, я передам, — зашепелявила старушонка, но Сергей Эдуардович посмотрел на нее так чиновничье-грозно, что она виновато закончила: — Тогда можно и под дверь положить, там щель широкая…

— Не положено, надо расписаться лично. А вы случайно не знаете, куда все-таки подевались хозяева? Уже в который раз прихожу, — как можно правдоподобнее возмутился Габузов.

— Уехамши они. Все уехамши.

— А вы случайно не знаете, куда? На дачу, наверное? У меня очень срочное письмо, сами понимаете, в ПИБе ждать не будут, — схватился за старуху, как за соломинку, Габузов.

— Галина с внуком на Украину поехали. Они завсегда, кажный год туда ездют.

— Да это я знаю, — прокололся Габузов. — Я про Самсут Матосовну спрашиваю.

— Самсуня-то? И она уехала. Четвертый день как уехала, мил-человек.

— И куда же?

— Да по какой-то там путевке. На этот самый, на Шипр.

— Какой Шипр?! — остолбенел Габузов.

— Да обыкновенный. Остров такой есть, откуда одеколон «шипр» пошел. Самсуня, когда мне ключи оставляла… цветочки чтобы, значит, у них поливать… обещала оттуда самого что ни на есть настоящего «шипру» привезти. А то нынче в магазинах такую дрянь продают. А я давно уже очень люблю этот самый «шипр». Сколько воспоминаний! «Ах, как кружится моя голова, как голова кружится!» — фальшиво, но с чувством, пропела старуха.

— А, так вы, должно быть, имеете в виду остров Кипр? — догадался, наконец, Габузов.

— Да и вправду вроде Кыпр, так-то она и говорила. — Старушечье лицо вдруг выразило испуг. — Кы-ыпр, — протянула она. — Так это что, значит, одеколону она и не привезет вовсе?!

— Послушайте, бабушка, — торопливо заговорил Сергей Эдуардович, — я сам, лично, привезу вам шипра, сколько вам надо, два, три флакона, только скажите…

— Настоящего привезешь? — подозрительно уточнила старушка.

— С самого Шипра, более настоящего не бывает. Скажите, а вы случайно ничего не напутали? Может быть, она все-таки говорила про Швецию? Швеция, а не Кипр?

— Что ж я, по-твоему, совсем из ума выжила? Нешто я Швеции на знаю? Швеция — это тут, близко. Там еще спички раньше делали. А Шипр — он того, долго ехать надо. Самолетом. И как они не боятся этими самыми самолетами летать. Ужасть!

— Скажите, а, кроме ключей, она, случаем, ничего больше не оставляла, не передавала?.. Я ведь который день хожу и все никак не могу застать ее, а то ПИБ ждать не будет… — растерянно бормотал Габузов, стараясь не глядеть на соседку.

Но обещание «шипра», по-видимому, привело ее в благодушное настроение.

— Ничего не оставляла, ничего не передавала. Кроме как, значит, за цветочки поливать, — уже по-матерински посмотрела на него старушка. — А чего ты так разволновался, мил-человек? Радоваться надо, что женщина в кои веки отдохнуть поехала, а то горбатится тут, горбатится… — Но тут старушка вдруг пристально посмотрела на Габузова. — А может, ты все врешь про ПИБ? — огорошила она его. — Может, ты просто кавалер?

— Как? — опешил он.

— Кавалер, говорю. Вот и нервничаешь, что уехала, да не с тобой. Только я тебе всю правду скажу: никого у нее нет, одна она, как былиночка. А ведь такая девка! Золото, а не девка. И мальчонка ейный ничего себе такой, не то что нынешняя шантрапа. Культурный, завсегда как увидит — здоровается, сиротинушка…