Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины Страница 32

Было так холодно, что даже цветы замерзли. Может, поэтому похороны вышли такими чопорными и отстраненными – никто не плакал, не причитал, никто не бросался с душераздирающими криками на гроб – нарядный, белый, в оборках гроб Софьи Королевой. Цветы замерзли, замерзнут и слезы, и голосовые связки на холоде надорвутся. Не надо плакать, не надо кричать, не надо, не надо, и пусть так детей не хоронят, и пусть так не провожают в последний путь юных поэтов-самоубийц – холодно.

Многочисленная толпа провожающих торжественной поступью, в такт похоронному маршу, не сбиваясь с ритма, медленно и чинно двигалась по кладбищенской дороге. Впереди – самые близкие люди: мать, отец, сестра, бабушка. Приличная скорбь на лицах – и только. Ледяной ветер выстуживает душу, адский, нездешний какой-то холод замораживает сердца. Холодно, холодно.

Вот дошли до разрытой, приготовленной заблаговременно могилы, колючей, нежилой, равнодушной к своему новоселу. На землю спустили гроб. Оркестр заиграл, равнодушно и холодно, ре-минорный концерт Баха (вообще-то скрипичный). Это был спецзаказ – посильно-посмертный подарок Артемия Польского. Репортеры придвинулись к могиле, но снимать было нечего, описывать нечего – ни одной детали, чтобы за душу взяла читателя, все пристойно, прилично и холодно. Они с ненавистью смотрели на родственников: мы все потеряли поэта, но ведь вы потеряли ребенка, с недоумением переводили взгляд на Польского: бездушный сукин сын, это ведь ты открыл для нас Софью. Ну, давайте, давайте, хоть кто-нибудь!

Первой не выдержала мать. Когда пришла пора в последний раз проститься, не выдержала. Поцеловала свою мертвую холодную дочь, оглядела толпу безумным взглядом и зарыдала, в голос завыла, совсем неприлично, надрывно, ужасно. За ней и отец не выдержал – обнял свою рыдающую жену, и они забились вместе.

– Екатерина Васильевна! Роман Кириллович! Не надо, не здесь! Они же снимают! – Артемий Польский стал поднимать их со снега. – Уберите камеры! – заорал в исступлении на журналистов. – Пойдемте, не надо, потом, потом.

Ему удалось их поднять и почти успокоить, но тут совершенно вышла из-под контроля Вероника.

– Опоздали! – выкрикнула она в толпу. – Всего на полчаса опоздали! – Вероника огляделась, недоуменно, растерянно. Взгляд ее остановился на немолодой уже незнакомой женщине, она подбежала к ней, схватила за руку, крепко сжала – женщина поморщилась от боли, но руку выдергивать не стала, – и принялась объяснять: – По расписанию поезд должен был прибыть в пять, но у последней станции кто-то дернул стоп-кран, и мы задержались на полчаса. В это время все и произошло. Понимаете? В это самое время. Если бы мы приехали домой в половине шестого, как думали, ничего бы не случилось. А мы опоздали. Мы ездили в отпуск. Все было так хорошо. Софья, сестренка, Сонечка, Соня. Мы опоздали на полчаса, всего на полчаса!

Артемий бросился было к ней, но и сам не выдержал, закрыл лицо руками и отбежал к соседней ограде.

Только бабушка, Аграфена Тихоновна, не нарушила приличий. Опираясь на руку молодого человека, она чинно и торжественно прошествовала к гробу, склонилась над мертвым телом внучки, поцеловала в лоб и так же степенно отошла.

– Мы опоздали! – истерически вскрикивала Вероника.

– Доченька наша! Что же такое с тобой случилось? – рыдала Екатерина Васильевна.

– Катенька, как же мы теперь? – всхлипывал Роман Кириллович и все крепче и крепче прижимался к жене.

Из-за чужой ограды выступил заплаканный Артемий Польский. Пошатываясь, словно пьяный, подошел к гробу.

– Мы потеряли поэта, – начал он свою запоздалую речь, – прекрасного юного поэта. Эта девочка принимала на себя такую боль! И вот душа ее не выдержала. Слишком велика оказалась нагрузка, слишком тяжела ноша.

Артемий махнул рукой оркестру, как дирижер, – музыканты послушно подняли свои инструменты и снова заиграли Баха (опять скрипичный концерт в исполнении духового оркестра). Мать, отец и сестра пришли в себя, успокоились, перестали рыдать и выкрикивать фразы, лица их опять словно замерзли. К гробу потянулись те, кто не успел проститься, возлагали замерзшие насмерть цветы – похороны вошли в свою колею.