Смерть в Византии - Юлия Кристева Страница 32

Был ли Адемар изгнанником, делящим с прочими горе и радость, или уже встал на путь примирения всех в Одном? Если так, то голгофа его обладала привлекательностью, во всяком случае, порицать его Си-Джей не мог. Адемар был предтечей, но, увы, весьма дальним, умершим девять веков назад… jeez!

Дороге нет конца, и повсюду, куда ни кинь взгляд, — поля с тощей пшеницей, целина, пыль. Отсутствуют дорожные указатели — цыгане выдрали их из земли и приспособили для нужд табора: жарить баклажаны и перцы. Нищета, какой свет не видывал, и это начало третьего тысячелетия! Европе Балканы больше не верят, может, еще чуть-чуть верят НАТО. Си-Джей притормаживает, достает дорожную карту — ни единой зацепки, тем хуже, вперед, на юг, влево, попытаться в один из ближайших дней выбраться на дорогу, ведущую к Филиппополю.

Епископ оставил в Филиппополе своего племянника Эбрара Пагана (или, согласно некоторым источникам, де Пэна): это открытие принадлежало Себастьяну. Еще одна его гипотеза, которую он выдвинул и защищал на коллоквиуме по нумизматике в Будапеште в 1988 году и в Палестинском университете Бир-Зейта в 1993 году. Его сообщение произвело эффект разорвавшейся бомбы, вызвало «крутое обсуждение», как там говорят: иные коллеги выказали благосклонность, кое-кто заподозрил его в чистой умозрительности, что как раз и требуется, чтобы превратить вас в звезду подобных собраний. Но теперь он добудет последнее непреложное доказательство, наука ведь требует служения — по крайней мере гуманитарная наука.

Себастьян считал, что юный Эбрар Паган, был сыном Адемаровой сестры Лёзы и одного знатного господина из Велэ — Хилдуина Пагана (или де Пэна), к тому же был то ли племянником, то ли дядей (это еще требовало проверки) основателя ордена тамплиеров, созданного в 1118 году: Гуго де Пэна. [62]

Как и бароны Геракл и Понс де Полиньяки, как и прочие дворянчики Пюи, отец юноши Хилдуин Паган дал Адемару уговорить себя вернуть ценности двух местных церквей — Святой Девы Марии и Святого Иоанна в Розьере — Шамальерскому аббатству. И словно для того, чтобы скрепить печатью свою новую христианскую веру, как и верность епископу Пюи, он отослал к нему своего сына Эбрара с наказом следовать за дядей в Святую Землю.

Эбрар (или Эверар) настолько проникся свободомыслием своего дяди-епископа, что вскоре оставил и дядю, и крестовый поход и обосновался во Фракии, в Филиппополе. Обзавелся семьей, принялся обрабатывать землю, приобщился к славянским языкам, усовершенствовался в греческом и стал вести споры с еретиками, которых тогда было пруд пруди, еще больше, чем ныне, многоучеными византийскими философами, наводнившими этот большой город.

Целиком предавшись своим мыслям и словно бы стряхнув с себя оцепенение, Си-Джей стал напевать «Salve Regina», «старую песню Пюи», как назвал бы ее святой Бернар: «К тебе взываем… о кротость…» Неужели это он, Себастьян? Или это его двойник из другого времени, в котором проживали Адемар Монтёйльский и Эбрар Паган? Вокруг простиралась унылая Сербия, затем пошла Македония, скоро болгарская граница. В конце концов, какое у него доказательство, что папский легат Первого крестового похода Адемар Монтёйльский был мудрым почитателем особого представителя рода человеческого, Ecce Homo? Где доказательство того, что этот вояка и непреклонный распорядитель церковных ценностей Пюи был предтечей эпохи Возрождения? Честно говоря, никакого, если не считать его собственного предположения по поводу «Salve Regina»: не более чем красивой гипотезы бастарда, изгнанника в поисках Истоков, ведущих его в приходские архивы Пюи. Какое у него доказательство, что Эбрар Паган, преданно служивший Адемару, а затем посвятивший себя любви к Милице-Болгарке и чтению византийских фолиантов, и был тем самым дальним предком семьи Крестов, одним из crucesignati, фигурирующих в документах (обнаруженных в библиотеке Пловдива, бывшего Филиппополя), от которого ниточка через Сильвестра Креста вела и к Себастьяну? Да никакого, разве что упоминание в местных хрониках Эбрара Пагана, в XI веке забредшего в эти края с крестоносцами, говорящими на провансальском языке, ведомыми графом Раймондом де Сен-Жилем и епископом Пюи. Неужто важно знать, кто от кого произошел: я от тебя, ты от Христа или Адама, Марии или Евы, Кришны, Шивы или китайского императора?

Сидящий за рулем «фиата-панды» мужчина знал, что эти поиски — безумие, и тем не менее они определяли его путь, ради них двигался он вперед, а не будь этого, послал бы себе пулю в висок после того, как задушил Фа Чан, которая возомнила себя Евой, вздумала положить начало роду! Присвоить себе право встать без него у истоков, несмотря на него, вне его, Себастьяна! Дать жизнь, к тому же не задаваясь вопросом, как это могло прозвучать в мире с его depleted uranium и женщинами, закутанными в хиджабы!

Ну вот и Пловдив. Гостиница. Он вдруг почувствовал навалившуюся на него смертельную усталость. Теперь можно быть усталым, можно спать. Выйдя из зазора между тем, кто действует, и тем, кто наблюдает, где он превратился в некий политип вне места и времени, уносимый неконтролируемым потоком мыслей и слов, он лег в постель. Почти счастливый.