Мадам Гали: Свободный полет - Юрий Барышев Страница 31

— Ну наконец-то! До твоего звонка я не находил себе места. Я уже хотел ехать к своему приятелю в ДСТ — выручать тебя. Правда, телефон его, как назло, молчит уже битых три часа. Как ты? С тобой все в порядке? Надеюсь, они принесли тебе извинения?

— Дорогой, все нормально, не волнуйся. Все, что я сейчас хочу, — это принять ванну и выспаться. А потом мы с тобой обо всем поговорим. Хорошо?

Она прижалась к Легаре, нежно обняла его, и так они молча постояли несколько мгновений. Отстранившись, Гали, на ходу снимая одежду, направилась в ванную комнату.

— Принеси мне, милый, немного виски со льдом, — бросила она устало.

Двухчасовой сон вернул Гали относительную бодрость и возбудил у нее зверский аппетит. Обедали молча. Легаре терпеливо ждал, пока Гали сама заговорит.

— Когда-нибудь ты очень пожалеешь, что связал себя с русской шлюхой… — неожиданно резко начала Гали.

— Продолжай.

— Представляешь, весь этот шум они подняли всего-навсего из-за того, что мой московский номер телефона оказался в записной книжке какого-то макаронника. Он в Москве участвовал в переговорах с Внешторгом.

— Поясни, а лучше расскажи все от начала до конца. Меня твое задержание в аэропорту очень беспокоит.

— Ну хорошо, тогда слушай. — И, передразнивая сотрудника ДСТ, произнесла официальным тоном: — Мадам Легаре предъявляется обвинение, хотя пока не официально, в краже конфиденциальной коммерческой информации у государственного служащего Италии. С этим макаронником я однажды встретилась в гостинице «Метрополь» и согласилась зайти к нему в номер выпить бокал мартини. Как ты понимаешь, в этом же ничего нет предосудительного — Гали взглянула на Легаре, ожидая поддержки. Пьер никак не отреагировал. — В его документах, которые находились у него в номере, — продолжала Гали, — была указана окончательная цена сделки, на которую могли пойти итальянцы. Русские каким-то образом узнали эту цифру, в результате чего сэкономили несколько миллионов долларов. Может быть, он сам продал эту цифру русским, а меня решил подставить… Проклятый макаронник! — Гали яростно теребила салфетку.

— Ну а при чем тут Франция? Я что-то не понимаю.

— Это, видимо, был совместный франко-итальянский проект, не знаю точно…. Да какая разница! Я была до крайности возмущена! Наговорила им там всяких гадостей. На этом и расстались. Похоже, они не ожидали от меня такой реакции. И, кажется, мне удалось посеять у них сомнение в моей виновности.

— Они тебя будут еще вызывать? Они заставили тебя подписывать какие-либо бумаги? — с беспокойством спросил Пьер.

— Нет, просто этот тип, который беседовал со мной, дал мне визитку и сказал, что, если я что-то вспомню, они готовы меня выслушать. Вот и все!

— Да, неприятная история…. Не хотелось бы, чтобы в ДСТ на тебя завели досье.

«Мои дела в России идут совсем не плохо, и мне совершенно не нужно никаких осложнений», — подумал он про себя. Вслух же сказал:

— Я постараюсь узнать, что на самом деле за всем этим стоит. Странно, что из-за этой истории они устроили такое шоу в аэропорту…. Тебе следует быть предельно осторожной. Ты новая гражданка Франции и многого не знаешь. Не участвуй ни в каких политических разговорах, держись подальше от коммунистов и других левых.

Гали сделала испуганное лицо.

— Особенно остерегайся сотрудников советского посольства.

— А ты можешь узнать, в чем там, вообще, дело?

— Я постараюсь. Думаю, что смогу.

— Дорогой, для меня самое главное — чтобы ты мне верил. Я очень дорожу нашими отношениями. Ты так много для меня сделал. Далеко не каждый мужчина пойдет на то, на что пошел ты. Я это очень ценю и буду предана тебе до конца… Я не хочу, чтобы между нами были какие-то недоговоренности или тайны. Ведь это такое счастье, как говорят русские, — жить душа в душу.

Гали произнесла это с такой искренностью, с такой эмоциональной убежденностью, что невольно сама на какое-то мгновение поверила своим словам. Но только на мгновение…

— Я очень люблю тебя, а значит, верю и готов…..

Что он готов сделать ради нее, Гали не услышала, так как закрыла ему рот поцелуем.

Он нежно прижал ее к себе, поглаживая по голове, как ребенка. Сквозь тонкую ткань платья она ощущала надежное тепло его ладоней, скользящих по спине. Ее ноги ослабели, и она медленно опустилась на пол.

— Что с тобой, дорогая? — Испуганный Пьер встал на колени рядом с Гали.

Не в силах что-либо ответить, она шмыгнула носом. Пошарила в кармане платья. «Куда делся этот чертов платок?!» Господи, ноготь сломался. Гали заплакала — горько, в голос, как плачут дети. Такое случилось с ней всего один раз в жизни, когда она училась во втором классе. Яркий вишневый, с цветной ажурной сеточкой на заднем колесе велосипед Аньки Калининой снился Гале Бережковской неделю. Анька позволяла дотронуться до блестящего руля и даже позвонить в звоночек, но кататься не разрешала. «Пусть тебе мама купит». Когда восьмилетняя Галя поняла, что велосипеда у нее не будет — «Потому что нет денег, доченька», — она забралась в дальний угол общего коридора и, забившись между пыльными сундуками, дала волю слезам. Приблизительно в это же время, не по возрасту рано, девочка твердо усвоила, что Москва слезам не верит.

Гали не сразу поняла, что плачет, пока заботливые руки Пьера не обхватили ее дрожащее тело. Неприятности последних дней — одно за другим — терзали ее усталую душу. Ненавязчиво предусмотрительный Моше с его вкрадчивой вежливостью: «Ваши отношения с КГБ касаются только вас», Натан: «Я случайно проезжал мимо гостиницы и готов подбросить вас в аэропорт». А этот жирный «жандарм» с глазами, которые одновременно смотрят и влево и вправо! Отвратительный и злобный Огюст: «Проверка на полиграфе — дело добровольное — так диктует закон. Но если вам нечего бояться…» Гали — уверенная и несгибаемая, раз и навсегда принявшая жестокие законы охоты, не совершившая ни одного прокола — рыдала и не могла остановиться. А когда Легаре нежно бормотал:

— Успокойся, родная моя, — он готов был отдать все, что угодно, лишь бы она не плакала, — я рядом, — рыдания становились еще сильнее. Самый совершенный и отлично налаженный механизм работает в строго отведенном режиме. Перегруз не испортит машину, хотя сбой программы произойдет. Обязательно. Гали — Гвоздика — была обыкновенным, из плоти и крови, человеком. Благодаря профессионализму и воле она не допустила «сбоя программы», но живой человек обязан реагировать на стресс. Иначе ему не выжить.

Понемногу Гали начала успокаиваться. Первая улыбка сквозь невысохшие слезы. Все страхи остались позади. «Эге, голубка, так и до истерики недалеко, — осудила себя Гали. — Нехорошо!» Она легко поднялась, мягко отвела руки Пьера:

— Погоди, Пьер. Я — быстро. — Она подошла к бару. Достала бутылку мартини и наполнила снова себе бокал, положив туда два кубика льда с оливкой. Перед тем как подойти к Пьеру, Гали сняла платье, оставшись в одних прозрачных черных трусиках, подчеркивавших ее точеные бедра и готовых соскользнуть на пол в любой момент. Высоко поднятые, закрученные узлом волосы открывали прелестную линию шеи. Непокорный завиток ласкал атласную кожу. Гали, обнаженная, — соперницей ей могла быть разве что Афродита — подошла к Легаре сзади, обняла.