Смерть хлыща - Рекс Стаут Страница 31

А обращение Вульфа к Вуди было вызвано вот чем. На стене позади стола Вуди висел вставленный в рамочку плакатик, на котором рукой самого Вуди было крупными буквами начертано:

«НУ ЧТО Ж ДЕЛАТЬ, ПРИДЕТСЯ ГОРЕТЬ В АДУ»

Гекльберри Финн (Марк Твен).

Вульф поинтересовался, почему именно эта фраза удостоилась такой чести, а Вуди ответил, что, по его мнению, эта фраза – лучшая во всей американской литературе. Вульф спросил, почему Вуди так считает, и Вуди сказал, что это изречение отражает самое главное для всех американцев: что никто не должен позволять кому-то принимать решения за себя, но самое главное в том, что произнес эту фразу не взрослый, а мальчик, не прочитавший ни одной книжки.

У меня были кое-какие дела, но я задержался послушать, поскольку надеялся узнать что-нибудь новенькое и полезное либо об американцах, либо о литературе. Когда Вульф сказал, что большинство сограждан Вуди вряд ли с ним согласятся, Вуди, в свою очередь, спросил, какое изречение эти сограждане сочли бы более великим, и Вульф сказал:

– Я мог бы предложить не меньше дюжины, но самое подходящее тоже висит у вас на стене. – Он указал на обрамленную декларацию независимости. – Все люди созданы равными.

Вуди кивнул.

– Звучит, конечно, здорово, но это вранье. При всем уважении. Пусть и во имя благой цели, но все равно вранье.

– Только не в этом смысле. Как биологическая посылка это не вранье, а нелепость, но как оружие в смертельной борьбе оно было мощным и убедительным. Правда, использовалось оно не для убеждения, а для разрушения.

Вульф снова ткнул в направлении стены.

– А что это такое?

Он указывал на еще одно изречение в рамочке. Фотоаппарат я с собой не захватил, так что показать цитату вам не смогу. Но внизу более мелкими буквами было приписано: «Стефен Орбелян».

– Это изречение попочтеннее, – пояснил Вуди. – Ему около семисот лет. Не убежден, что оно такое великое, но я очень к нему привязан. Слова эти принадлежат перу армянского классика Стефена Орбеляна и означают следующее: «Я люблю свою страну, потому что она моя». Просто, но удивительно тонко. Даже не верится, что такой глубинный смысл можно выразить всего восемью словами. Вы согласны?

Вульф хрюкнул.

– Согласен. И впрямь прекрасно сказано. Давайте сядем и обсудим это.

Моя помощь им не понадобилась, поэтому я отправился по своим делам, которые состояли в том, чтобы заехать на фургончике за Лили, Дианой в Уэйдом Уорти и привезти их в Вуди-холл. По дороге я предположил, что к моему приезду Лили с Уэйдом будут уже дожидаться меня в гостиной, готовые ехать, а вот Диана задержится. Так оно и вышло. Конечно, девять женщин из десяти всегда опаздывают, но о Диане я хотел бы поговорить особо. Дело в том, что каждое свое появление она обставляла как выход на сцену. Она никогда, например, просто не появлялась на кухне к завтраку; она выходила. Без зрителей никакой выход не состоялся бы, а для Дианы было важно, чтобы аудитория была как можно больше. Мы условились, что я заеду за ними в начале десятого. Я сидел вместе с Лили и Уэйдом в гостиной и рассказывал, каким успехом пользовалась форель по-монтански, когда послышался легкий шорох и в комнату вплыла Диана в сногсшибательном платье из красного шелка. В верхней части шелка было гораздо меньше, чем Дианы, зато внизу платье доходило почти до щиколоток. А вот Лили предпочла одеться в скромную нежно-розовую блузку и белые брючки.

Главная улица Лейм-Хорса была запружена машинами, но я, как было оговорено, обогнул универмаг и остановился напротив служебного входа. С Вуди мы условились, что он предоставит нам с Вульфом свои апартаменты в задней части Вуди-холла и я препровожу туда Сэма Пикока, как только разыщу его. Войдя, я увидел, что Вульф сидит в слишком узком для него кресле у задней стены; и увы, он не один. В субботний вечер встретить во Дворце культуры полицейского – большая редкость. Я уже говорил вам, что Вуди сам настолько строго следил за порядком, что вмешательство блюстителей порядка никогда не требовалось. Лишь изредка полицейский в форме заглядывал внутрь, чтобы проверить, все ли нормально. На сей же раз не только сам шериф Морли Хейт восседал в кресле в трех шагах от Вульфа, но и его помощник Эд Уэлч, потрепанный жизнью детина с широченными плечами, околачивался тут же рядом. Он подпирал дверь, перед которой сидел кассир. Диана с Уэйдом двинулись прямиком к этой двери, тогда как Лили посмотрела на Уэлча, потом на самого шерифа и спросила нарочито громко, чтобы тот слышал:

– Не видела ли я прежде этого человека?

И тут же, не дожидаясь моего ответа, зашагала к двери в танцевальный зал, на ходу доставая кошелек из брючного кармана. Я подошел к Вульфу и спросил:

– Вы знакомы с шерифом Хейтом?

– Нет, – ответил он.

– Вот он, – указал я. – Представить вас?

– Нет.

Я повернулся к Хейту.

– Добрый вечер. Хотите порасспрашивать нас с мистером Вульфом? Или рассказать что-нибудь?

– Нет.

Решив, что хватит с меня этих «нет», я прошествовал к двери, вручил кассиру два доллара и вошел в зал. Музыканты отдыхали, но пока я продирался сквозь толпу к Лили, оркестр заиграл какую-то незнакомую мне мелодию. Я прорвался к Лили и увлек ее танцевать. За время нашего знакомства мы уже настолько натанцевались вдвоем, что передвигались, как одно четвероногое животное.

Обычно мы с ней мало разговариваем, когда танцуем, но минуту спустя Лили сказала:

– Он вошел следом за тобой.

– Кто? Хейт?

– Нет, другой.

– Все правильно. Но я не стану доставлять ему радость и оборачиваться.

Еще минуту спустя:

– А на что, по-твоему, этот орангутанг рассчитывает, торча тут?

– Он надеется. Ищет предлога, чтобы вышибить нас из своего округа.

И еще через минуту, в течение которой мы видели, как Диана лихо отплясывала с парнем в джинсах и в лиловой рубашке, а Уэйд кружился с девчушкой в свитере и мини-юбке:

– Ты же сказал, что Вульф собирался ждать нас в кабинете Вуди.

– Он мне сказал то же самое. Должно быть, решил налюбоваться на все стадо воочию и выбрать из него подходящего убийцу. От него всего можно ожидать.

Через две минуты:

– А что там насчет Сэма Пикока? Впрочем, ладно – не буду задавать лишних вопросов. Просто этот гиббон действует мне на нервы. Он меня пугает. Так ты расскажешь мне про Сэма Пикока или нет?

– Нет.

– Кстати, я его еще здесь не видела.

– Он всегда приходит поздно. В прошлый раз он появился только в одиннадцать. Помнишь, я говорил тебе, как подслушал его рассказ о том, что его мать приходилось связывать, чтобы заставить покормить младенца Сэма грудью.

Когда музыканты снова прервались, чтобы передохнуть, я оставил Лили на ее излюбленном месте у открытого окна, а сам отправился на разведку. Эд Уэлч торчал возле подмостков, и я прошел так близко от него, что едва не задел его локтем – пусть знает, насколько он мне безразличен. Но мне будет вовсе не безразлично, если Морли Хейт так и останется сидеть на том же месте, когда я поведу Сэма Пикока в апартаменты Вуди, где нас должен ждать Вульф. Хейт, безусловно, дождется, пока их встреча завершится, и сцапает Сэма на выходе. А Сэм – единственный, из кого Вульф мог выцарапать ценные для нас сведения. И не только про то утро в четверг, когда Броделл ходил на Ягодный ручей, но и про среду, когда они были вдвоем. Мне вовсе не улыбалось, что Хейту станет известно то же, что и нам, да и Вульфу это не пришлось бы по нутру. Выскользнув украдкой за дверь, я заметил, что Морли Хейт торчит на прежнем месте, читая книжку, а вот Вульфа уже не было. Я вернулся в зал и вскоре заприметил подружку Сэма Пикока, девушку, которая на прошлой неделе заявила ему, что он выглядит, как дикобраз. На ней была прежняя вишневая блузка, либо ее точная копия. Когда танец закончился и она с не слишком довольным видом отошла, оставив своего партнера, я приблизился к ней и сказал: