Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц Страница 30

На следующий день, проснувшись, я долго соображал, где нахожусь. Впору спуститься вниз и спросить на ресепшне, в каком я городе. Вот посмеются!

Я посмотрел на часы. Половина десятого. Завтраки во французских гостиницах до девяти. Обидно. Я принял душ. Спустился вниз. Подошел к портье:

– До которого часа у вас завтрак?

– Вы можете позавтракать, когда сочтете нужным, – он улыбнулся и добавил: – После завтрака рекомендую прогулку вдоль моря. Сегодня удивительная погода.

После более чем плотного, по настоящему французского завтрака, я вышел из отеля. Погода действительна была прекрасной. С моря дул ветер. «У нас всегда ветер. Но летом это приятно», – просветил меня портье после завтрака. Почти час я прогуливался по пляжу вдоль принадлежащих отелю пляжных кабин с именами звезд Голливуда. Они приезжают сюда каждый год на кинофестиваль.

Вернувшись в отель, набрал номер Типографа. Тот был краток:

– Я вам рекомендую пообедать сегодня вечером в каком-нибудь ливанском ресторане.

Значит, Рикошет должен ждать меня сегодня вечером в ресторане «Ливан».

И я отправился гулять по городу. Вышел на нарядную улицу с магазинами, как здесь говорят, «лучших фирм»: Шанель, Феррагамо, Диор, прошел по всем этажам магазина «Прентам», пообедал в рыбном ресторане «Фламбе», где, как и повсюду в Нормандии, большую половину блюд составляли дары моря. Выпил чашку кофе в угловом кафе на центральной площади, именуемой площадью Виктора Гюго, потом пошел к мосту, соединяющему Довиль с Трувилем.

На карте и в путеводителях Довиль и Трувиль обозначены как два разных города, но практически это один город, разделенный небольшим мостом. Шумный Трувиль с незамысловатыми кофеюшками, рыбными лотками, и Довиль, город для обеспеченной публики. Я вспомнил, кто-то мне рассказывал, что до революции в России был закон: рядом с дорогим рестораном нужно открыть трактир для простолюдинов, чтобы те не забрели, паче чаяния, в заведение, для них не предназначенное. Чем не Довиль и Трувиль!

* * *

Ресторан «Ливан» оказался типичным восточным рестораном класса выше среднего: на стенах кривые сабли, столики, покрытые малахитового цвета скатертями, полинялыми и застиранными, красные подсвечники с зелеными заплывшими свечами, бодрящая песня на арабском языке из невидимого динамика и тяжелый запах восточных пряностей. Две пары и субъект в кожаном пиджаке, все на первый взгляд местные, заканчивали обед. Я сосчитал столики: семь – мало. Между ними оставалось достаточно свободного места, ресторан, вероятно, не ломился от посетителей, и хозяина не волновала проблема, как всех рассадить.

Из глубины зала появился здоровенный тип с огромными усами, в изумрудной ливрее с малиновыми галунами и блестящим, золотого цвета, кушаком. По замыслу хозяина, он должен был олицетворять нечто из «Тысячи и одной ночи».

На хорошем французском тип поприветствовал меня и спросил, заказывал ли господин столик. Столик господин не заказывал, но он хотел бы видеть господина Рикошета.

– Вы подождете его здесь или вас провести в комнату для друзей хозяина?

Я решил, что лучше представиться гостем хозяина.

– Я предпочел бы пройти в комнату для друзей.

Через коридор, увешанный картинами, никак к Ливану не относящимися, восточный чичероне провел меня в комнату, которая оказалась точной копией главного зала, только поменьше и с одним столом, накрытым такой же малахитовой скатертью, но поновее. Исключительность комнате придавал огромный компас на стене и кейруанский ковер на полу. Ковер был, скорее всего, действительно кейруанским: в центре на кремовом фоне – кряжистый минарет, бордовый орнамент и замысловатые фигуры цвета сливочного масла вокруг.

Не успел я расположиться за столом, как в комнату впорхнул невысокий человечек с широкой улыбкой на круглом лице. Он был подвижен и сдобрен той упругой полнотой сорокалетних мужчин, которую скорее угадываешь, чем определяешь на глаз, и которая еще совсем недавно могла показаться хорошо развитой мускулатурой. Блестящий фиолетовый смокинг сидел на нем как влитой, и, несмотря на тщательную выбритость, отливающие синевой щеки блестели как после бархотки. Вместе с ним в комнату ворвался густой аромат французской парфюмерии, смешанный с пряным букетом средиземноморских приправ: кориандра, шабера и фенугрика.

Подскочив ко мне, человечек засиял и замер.

– Господин Рикошет? – осведомился я, не поднимая головы.

– К вашим услугам, – человечек продолжал сиять.

– Вам обо мне говорили?

Он улыбался. Его улыбка могла с одинаковой степенью точности расшифровываться как «конечно, говорили, о, какое счастье!» и «о, какое несчастье, не успели сказать!»

– Я от Базиля, – подсказал я.