Час абсента - Нина Вадченко Страница 30

— Что именно вам нравится в моем гардеробе?

Серпантинов занервничал. Он никак не мог отважиться на уточнение. Хотелось угадать. А вдруг ошибется? Ляпнет какую-нибудь ерунду, вроде «черный цвет платья вам к лицу», или промямлит: «Шарфик, такой легкий и невесомый…» — и все пропало. Вдруг Инна терпеть не может черный цвет или ее изначально раздражают легкие и невесомые шарфики?

Инна насмешливо смотрела на него в упор. Знал бы Алексей, что она сама от него защищалась. Будь он ей безразличен, она бы просто посоветовала снять эту чертову удавку и спрятать в карман до лучших времен. А так — смотрела, как мучается, и наскоро выстраивала собственную оборону.

— Все, все нравится, — вздохнул Серпантинов. — Вина? — спрятался он за невинное предложение. И угадал. При упоминании о вине Инна напрочь забыла все колкости, которые придумала в ответ.

— Нет, нет, — в легкой панике закричала она, — мне на сегодня хватит!

— Вино очень хорошее! — Серпантинов уже держал в руках бутылку и уже наклонял горлышко к бокалу.

— Даже если бы вы предложили мне «Кьянти классико», я бы отказалась.

— О! Вы тоже разбираетесь в хороших напитках? — Алексей не желал сдаваться. — Это лучше, чем кьянти. Это красное вино из Риохи, урожая 1995 года. Виноделы считают его лучшим за последние сто лет. Верьте мне, Инна, я кое-что понимаю в винах и испанской кухне.

— Верю, но лучше в другой раз.

— Жаль, — искренне огорчился Алексей. — От красного вина из Риохи еще никто из моих знакомых не отказывался. Как же без вина есть паэлью?

— Паэлью? — Инна оживилась. Пить ей не хотелось, абсент отбил охоту напрочь, а вот пожевать что-нибудь вкусненькое, тем более такое экзотическое, как испанская паэлья, она всегда за.

— Мы же в «Испанском дворике», — гордо произнес Алексей и неуловимым движением запустил процесс. — Как я рад, что вы согласились. Сейчас я перенесу вас в Валенсию. Это родина настоящей паэльи. Вот только сниму бабочку, вы разрешите?

— Давно пора, — смягчилась Инна, — без бабочки вы лучше говорите.

— Тогда я спрячу ее в карман. Как она мне надоела! Надел ее только ради вас.

А вокруг уже началось действо. Появился официант, очень радостный и оживленный. Приговаривая незнакомое «Гуапа! Гуапа!» [2]и подмигивая Инне, он водрузил на середину стола красивую керамическую подставку.

— Он из Испании? — изумилась Инна.

— Коммерческая тайна, — уклонился от прямого ответа Алексей. — «Гуапа» значит «отлично». Приготовьтесь, сейчас принесут паэлью. Вы знаете, что такое…

— Понятия не имею, — сглотнув голодную слюну, ответила Инна.

— Классическая паэлья — это куриное мясо, креветки, моллюски, кальмары, фасоль, бобы, помидоры, перец чили, перец сладкий, чеснок, шафран, много шафрана, и рассыпчатый рис.

— Боже мой, когда же ее принесут?

Алексей улыбнулся:

— Вот уж не думал, что путь к сердцу женщины тоже лежит через желудок.

Наконец появился официант. Впрочем, на официанта Пономаренко не обратила никакого внимания. Для нее появилась пышущая жаром огромная сковорода. Она отметила все до мельчайших подробностей. И салфетки с веселенькими «ушками», которые прикрывали две ручки, и кокетливые дольки лимона с надрезанной кожурой, которые гордо опирались на стенки сковороды, и желто-оранжевый колорит шафрана. А внутри… внутри неправдоподобно огромные креветки, между ними с распахнутыми раковинами неизвестные моллюски, кальмары, нарезанные кольцами и маленькие, хрустящие…

— А это что? — спросила Инна, увлекшись, как ребенок, разглядыванием паэльи.

— Это каламаритос.

Инна ничего не поняла и совсем не расстроилась. Потому как увидела кусочки цыпленка, кролика и много всякой всячины. А запах! Запах!!!

— Я хочу попробовать паэлью. Не томите.

Алексей ловко разложил по тарелкам мясо, рыбу, присыпал рисом и сбрызнул соком лимона.

— Приятного аппетита, — только и успел сказать он.

Инна и не заметила, как потребовалось запить жар паэльи красным риохским вином. Хитрый Алексей и не думал заострять внимание на таких мелочах.

Огромная паэлья закончилась ровно тогда, когда Инна поняла, что больше не сможет проглотить ни кусочка.

— Кто вы, Алексей Вадимович? — с величайшим уважением и прекрасным ощущением сытости спросила Инна.

— Я простой ресторатор и горжусь своим «Испанским двориком».

— Вы волшебник, — убежденно поправила его скромную речь Инна. — То, что я испытала, нельзя назвать прозаическим приемом пищи, язык не поворачивается. Это праздник. О господи, — тут же спохватилась Пономаренко. Она вспомнила, по какому поводу тут находится. Какой там праздник! И естественно возник следующий вопрос: — А где, собственно говоря, Амалия Никифоровна с Борисом Ивановичем? Они же никогда не опаздывают.

— Спасибо Амалии Никифоровне, чудная женщина, — сказал Алексей. — Это она устроила нашу встречу.

— И где же она сама?

— Здесь. Я уговорил их посетить мой «Дворик». Они согласились. Мы в Валенсии, а они в Севилье.

— Почему не наоборот? — спросила Инна наобум. Собственно говоря, ей было все равно, лишь бы подальше от Амалии. Но для Алексея, судя по всему, заявление оказалось знаковым.

Он задумался. Видя такую реакцию на невинное замечание, она тоже задумалась — чего такого крамольного она спросила?

— Я что-то не так сказала? — не выдержала она долгих раздумий Алексея.

— В Испании есть поговорка: «Мало кто может не согрешить в Севилье!»

— О, не волнуйтесь, такими глубокими познаниями о Севилье я не грешу. Давайте лучше поговорим о вашем приключении.

— В такой вечер не хочется снова вспоминать тот ужас. — Алексей поежился, вытащил из кармана смятую бабочку и зачем-то стал водружать ее на место.

Очевидно, о трудном и неприятном он мог говорить только с удавкой на шее.

— Рано или поздно с этим придется разбираться, — вздохнула Инна. — Мне многое непонятно. Желательно выслушать все с самого начала.

— Это надолго. — Серпантинов кашлянул, выпил глоток вина и, наверное, впервые не почувствовал вкуса любимого риохского.

— Вы говорите, вспоминайте, но отстраненно, например через призму вкусной паэльи. Такое смещение очень помогает.

— Началось все со странного письма. Там было написано следующее: «Можно с уверенностью сказать, что никакая иная судьба не уготовила человеку столь безысходные телесные и душевные муки, как погребение заживо. Невыносимое стеснение в груди, удушливые испарения сырой земли, холодные объятия савана, давящая теснота последнего жилища, мрак беспросветной ночи, безмолвие, словно в пучине моря, незримое, но осязаемое присутствие Червя-Победителя, — все это и вдобавок мысли о воздухе и зеленой траве над головой, воспоминания о любимых друзьях, которые поспешили бы на помощь, если б только узнали о твоей беде, и уверенность, что этого им никогда не узнать, что ты обречен навеки покоиться среди мертвецов, — все это, говорю я вам, исполняет еще трепещущее сердце леденящим и нестерпимым ужасом, перед которым отступает самое смелое воображение» [3].