Красная роза печали - Наталья Александрова Страница 30

В назначенное время Сергей явился на указанное рыжебородым Юрой место встречи. Тот уже ждал его — в сильно поношенной спортивной куртке, с рюкзаком за плечами. Сергей тоже оделся, как велел ему новый знакомый, — потеплее и попроще.

— Сюда, — настороженно оглядевшись, Юрий приоткрыл неплотно притворенное окно подвала.

— А что ты так оглядываешься? — шепотом спросил Сергей.

— Да чтобы кошатники, стервецы, окошко не заметили. Заколотят так, что потом в жизни в этот подвал не попадешь. Или не выйдешь. У меня раз так было…

— Как же ты на волю-то вышел? — полюбопытствовал Сергей.

— Два дня по подвалам шастал, обходной путь искал. Хорошо, бомжи встретились, выпустили.

Проскользнув в окошко, он помог спуститься Сергею. В подвале, как и следовало ожидать, совершенно темно и пахло плесенью. Юрий повозился в темноте, и через минуты узкий луч яркого света прорезал потемки. В первый момент Сергей слегка ослеп, но, привыкнув к новому освещению, разглядел, что источник света — фонарь, прикрепленный к строительной каске, которую надел рыжебородый следопыт, — самодеятельной копии шахтерского шлема.

— Если привык к темноте, то пошли, — сказал Юрий вполголоса, — путь у нас не близкий.

Сергей побрел за новым своим знакомым, перешагивая горы разнообразного мусора. В горле першило от острых неприятных запахов — смеси цементной пыли, сырости, кошачьей вони. В глубине души Сергей был на стороне пресловутых кошатников.

Юрий уверенно находил путь среди окружающего хлама. Минут двадцать они шагали по бесконечному подвалу. Сергей уже совершенно не представлял себе, где они находятся и куда идут.

Неожиданно впереди забрезжил слабый свет. Юрий поднес палец к губам, призывая новичка к тишине, и крадучись двинулся к свету. Выглянув из-за очередного проема, он поманил Сергея за собой.

Подойдя к нему и заглянув через плечо, Сергей увидел идиллическую картинку. Крупный, заросший густой клочковатой бородой до самых глаз мужчина неопределенного возраста возлежал на груде мешковины и разнообразного немыслимого тряпья и при свете горящей коптилки зашивал ватник. В ногах у него мирно посапывала собака неопределенной породы, заросшая такой же густой и клочковатой шерстью, как хозяин.

— Это кто к нам пожаловал? — осведомился бомж, почувствовав присутствие людей.

— Это я, Михеич, Юра! — Юрий вышел на свет коптилки, выключив свой фонарь, чтобы позволить аборигену разглядеть себя.

— А, Юрик, заходи, — Михеич сделал приглашающий жест, как гостеприимный хозяин на пороге своей квартиры, однако подниматься с импровизированного ложа не стал. — А ты, Борисовна, что же дрыхнешь? — Он ткнул ногой собаку. — Хоть бы тявкнула! Этак все имущество проспишь! Хорошо, сейчас добрые люди пришли, а то мало ли тут ходит всяких!

Борисовна жалобно заскулила во сне, оправдываясь, но просыпаться и не подумала.

— А с тобой, Юрик, никак новенький? Я его раньше у вас не видел.

— Это Cepera, — лаконично представил гостя Юрий, не заостряя внимания на его профессиональной принадлежности.

— Заходите, ребятки, посидите со стариком, — Михеич указал на пару поломанных ящиков, которые играли в его жилище по надобности роль то стульев, то столов.

— Выпить не хотите ли? — Он достал из кучи тряпья, на которой возлежал, бутылку с белесой мутной жидкостью.

Когда он открыл бутылку, в подвале запахло чем-то острым и тоскливым, как ноябрьские сумерки. Собачка Борисовна от такого запаха проснулась и укоризненно вздохнула.

— Это она меня воспитывает, — пояснил Михеич, — не пей, мол, Михеич! А я ей отвечаю: я оттого и от жены-то ушел, что она меня воспитывала, а тебя, шавка подзаборная, просто вон выкину!

Тут же он потрепал собаку ласково и успокоил:

— Да шучу я, шучу, куда ж я тебя, грязнуху, выгоню, совесть-то небось есть еще! Так выпьете, ребятки?

— Нет, я за рулем, — совершенно невпопад ответил Сергей и, чтобы сменить тему, спросил: — А почему вы собачку Борисовной назвали?

— Дак поет хорошо, тоскливо, я ее в честь Пугачевой и назвал. Так не будете пить? А не хотите и не надо, здесь и одному-то мало, — хихикнул Михеич и жадно присосался к бутылке.

Пил он долго и громко, но, когда оторвался от горлышка, пойла в бутылке почти не убавилось.

— А кудай-то вы, ребятки, идете?

— Да вот, хотим в подвал один заглянуть, что под семнадцатым домом, там что-то непонятное делается…

— Ой, ребятки, — Михеич округлил глаза, — не суйтесь вы туда: Там и взаправду что-то не то — ходит кто-то, стук-гром идет… А я за долгую свою подпольную жизнь одно уразумел: лучше поменьше видеть, поменьше слышать, поменьше знать. Которые слишком много знают, с теми что случается? В бетон и в фундамент нового дома заместо арматурины. Почему братки-бандюганы около строительства завсегда пасутся — потому что им сподручно покойничков в бетон упаковывать. А я покуда не хочу в фундамент, я еще не все взял от жизни, — и с этими словами старый философ снова присосался к бутылке.

— А что там такое творится-то, в том подвале? — спросил Сергей, когда Михеич отвалился от горлышка.

— Что творится? Я разве сказал, что там что-то творится? Ну, была она вроде и вдруг — раз! — и пропала. Ну, мало ли что на свете случается? Только что видел ее — раз и нету. Ну, может, такая планида у ней — в этом самом месте пропасть.

— Да кто она-то? — нетерпеливо переспросил Сергей, но Михеич снова отвлекся на бутылку.

Сергей терпеливо ждал, когда бомж вернется к разговору, но, когда тот, наконец, оставил бутылку, с ним произошла неожиданная перемена. Глаза его покраснели и выкатились, на губах выступила пена. Он уставился на Сергея и тихо заскулил:

— Опять, опять ты пришел! Ну что ты все ко мне ходишь? Не отдам я тебе душу! Изыди, изыди, антихрист! — бомж несколько раз мелко перекрестился. — Изыди! Что, и креста уже не боишься? А если я тебя святой водой окроплю? — Михеич схватил свою бутылку и брызнул на Сергея вонючим пойлом.

Стало противно, и Сергей отскочил в сторону.

— Ага! Боишься святой водицы-то!

Юрий тоже вскочил и пошел прочь, поманив за собой Сергея:

— Больше он все равно ничего полезного не скажет, у него глюки начались, ведь это он тебя за черта принимает.

— Типичный корсаковский психоз, — блеснул Сергей познаниями, почерпнутыми в свое время из курса судебной медицины, — он же здесь пожар устроить может, и себя спалит, и дом может поджечь.

— Да нет, — Юрий махнул рукой, — он уж лет десять такой, и ничего, не спалил. Тут подвал каменный, кислорода мало… Держится Михеич… Я и то его уже четвертый год знаю.

— А что это он бормотал — была, говорит, а потом вдруг пропала… ты не понял?

— Да что его слушать-то? Алкаш — он и есть алкаш. Мало ли что ему по пьяни померещится? Сам же говорил — психоз у него, этот, как ты сказал?