Театр мертвецов - Михаил Март Страница 30

– Весь внимание.

Полковник Миронов отличался от остальных сотрудников тем, что не разговаривал телеграфным языком. Он не докладывал, а рассуждал, не используя казенную терминологию.

– Речь пойдет о серебре как о материале для мастера. Не будем сейчас говорить о необычном составе всех серебряных предметов. Пусть это будет пластилин. Не имеет значения. Важен творец. Пуля и пузырек – вещи примитивные, но портсигар оценен экспертом как ювелирное изделие высочайшего качества. Однако ювелир допускает непростительную халтуру – он ставит современную защелку и клинышки в петельки. Тут даже выводов сделать невозможно. Если он хотел продать вещь с клеймом Фаберже за оригинал, то проделал работу добросовестно. Либо он очень торопился, либо продавал халтуру, заранее зная, что к нему претензий не будет. Что можно сказать о таком ювелире? То, что он человек гордый и держит марку. Он получил заказ от дилетанта, но сделал свою работу виртуозно, как для самого себя. А вот на механику решил плюнуть. Мелочи его не интересовали, и он понимал, что заказчик не придерется к малозначительным деталям.

Так оно и произошло. Мы же знаем, что заказчик продал портсигар за гроши мужу Хмельницкой. Надо сказать, что Хмельницкие достаточно поверхностно разбирались в подлинности раритетов. В их квартире немало подделок. Расчет себя оправдал, как мы знаем из последствий. Но заказчик не будет обращаться к нескольким ювелирам, чтобы отлить пулю, пузырек и сделать портсигар. Все вещи делал один человек, мастер экстракласса. Но какой уважающий себя ювелир согласится отливать пузырьки? Только тот, который имеет определенную заинтересованность. В чем? В деньгах? Нет, денег у этих людей хватает. Вот тут есть над чем подумать.

Первое, что мне пришло в голову, – это клеймо Фаберже. Я покопался в архивах и навел кое-какие справки, полистал каталоги. Подделок Фаберже не встречалось по меньшей мере лет двадцать. Я говорю о Москве на данный момент. Клеймо настоящее, и эксперты подтвердили его подлинность. Таких в мировом масштабе наберется не больше трех-четырех экземпляров, и стоит оно немереных денег.

А теперь вернемся к нашему мастеру. Повторюсь, мы имеем дело с высококлассным ювелиром, добросовестным, но нечистым на руку, если он согласился лепить подделки. Таких людей единицы. Их работы на рынок не выбрасываются, они хранятся в частных коллекциях. Вот я и подумал о том, что наш ювелир сбагривает свой товар частникам. Мы с подполковником Сорокиным попытались соединиться с некоторыми любителями ювелирного искусства. Но все совершенно однозначно ответили, что Фаберже им никто не предлагал, а если его работы у кого-то появляются, то привозятся из-за кордона с аукционов. Моя идея заключается в следующем. Ювелир-мистификатор согласился на выполнение заказа не за деньги, а за клеймо Фаберже. И теперь, я думаю, ювелирных побрякушек с этим клеймом в Москве появится в достаточном количестве и из соответствующего материала, а не из сплава экзотического Востока.

– Интересный ход мысли, – промычал Трифонов. – Если мы найдем ювелира, то сможем узнать, сколько жертв наметил убийца.

– Гениальный вывод, Александр Иваныч! – хлопнул в ладоши Миронов. – Постараюсь вам помочь. Искать начнем в радиусе Москвы. Я нашел пятерых ювелиров нужного нам уровня и мастерства. Один сидит за скупку ворованного золота. Второй умер год назад. Третий переехал к дочери в Крым, старику понадобилось сменить климат. Четвертый живет и здравствует в Москве. Это Ираклий Иосифович Ахвледиани. Ему шестьдесят пять лет. Когда-то он работал на Кузьму Ильича Вересова, знаковая личность в конце шестидесятых. Погорел на валюте, получил пятнадцать лет и уже не вышел, но в конце шестидесятых он гремел по всей Москве. Впаривал подпольным миллионерам тех времен предметы искусства, в том числе и ювелирные изделия. Ахвледиани начинал свой промысел в Грузии, занимаясь чеканкой, и быстро вырос до статуса ювелира. Дар Божий, никуда не денешься. Вот он и начал в те времена выполнять заказы для Вересова. Работал по фотографиям из привезенных каталогов и делал только те украшения, которые считались утерянными. Попался случайно.

В Москве разразился скандал, тихий, подпольный скандальчик. У одного подпольного коллекционера хранилась золотая статуэтка Наполеона работы французского мастера Рилье. Музейный экспонат, считавшийся утерянным. И вдруг у другого коллекционера появляется идентичный Наполеон, купленный у Вересова. Подделку можно распознать лишь по составу золота. Коллекционеры наехали на Вересова, как сейчас говорят, и прижали к стенке. Ведь он многих снабжал самопальным товаром. Но коллекционеры тогда не знали, что Кузьма Ильич ходит под колпаком КГБ. И они, сами того не понимая, засветились и попали в поле зрения комитета. Началась цепная реакция. Тогда многие погорели, в том числе и Ахвледиани. Он отделался пятью годами, после чего пропал. И сейчас мы его с подполковником Сорокиным вычислили. Живет он в Малокозихинском переулке возле Малой Бронной. Советую вам его навестить. Если я в своих расчетах обманулся, то у меня в запасе есть еще один адресок. Но туда далековато ехать. Начнем с ближнего.

Так и сделали. Трифонов сам отправился к ювелиру. Подмога ему не требовалась, Ахвледиани был не молод, подагрик и жил один. Правда, жил неплохо. Четырехкомнатная квартира напоминала филиал музея. Иначе и быть не могло. В конце концов, ювелир – не торговец на вещевом рынке, а человек искусства.

Увидев удостоверение прокуратуры, пожилой мастер не удивился.

– Все правильно, но не думал, что так быстро. Вот что значит иметь дело с человеком со стороны.

– Поговорим, Ираклий Иосифович?

– Если я скажу «нет», вы повернетесь и уйдете?

– Уйду я, придут другие.

– Уж лучше вы. Не люблю иметь дела с высокомерными мальчишками, имеющими тенденцию учить жизни. Заходите.

Несмотря на дорогую одежду и роскошь, среди которой пребывал ювелир, вид он имел жалкий. Болезненный старик, лысый и сгорбленный, в очках с линзами. На сером лице все казалось однотонным: и губы, и глаза, словно он надел на себя маску из папье-маше. Они устроились в гостиной на плюшевом диване, и Ахвледиани тут же сказал:

– В тюрьму я не пойду. Зачем людям лишняя морока! Мне недолго осталось. Внучка похоронит. Место на кладбище я уже купил. Оформляйте мне явку с повинной, а мой адвокат вам предоставит справки о моих болезнях. В них вы не найдете ни одного пункта о здоровье. Его уже нет.

– Послушайте меня, Ираклий Иосифович, ничего мы оформлять не будем. Речь идет не о вас, а об опасном преступнике, который воспользовался вашим талантом в своих корыстных целях. Давайте уточним для начала одну деталь. Где вы взяли серебро для работы?

– Клиент принес свой материал. То, что осталось, он не забрал. Оставил мне, сказав, что ему оно не нужно.

– Сколько предметов вы сделали?

– Шесть. Он принес слиток в два килограмма двести граммов. На работу ушло меньше четырехсот граммов.

– Перечислите, какие предметы вы сделали.

– По порядку трудно сказать. Давайте по-другому. Я вам сам все скажу, а что будет непонятно, переспросите. Он пришел первого сентября, представился Савелием Николаевичем. Сказал так: «Мне рекомендовал вас один общий знакомый. Если мое предложение вас не заинтересует, то я обращусь к другому ювелиру». Я резонно ответил, что все зависит от его предложения. Запаивать старые колечки я, разумеется, не стану. Безусловно, я принял его за сумасшедшего. Он начал выкладывать из старого портфеля невообразимые предметы: здоровенный ржавый гвоздь, пузырек из-под лекарств, вырванную страницу из аукционного каталога, картинку из журнала, часы и, наконец, какую-то конусообразную штучку. Как потом выяснилось, это была пуля. И в завершении на стол упало что-то тяжелое, завернутое в тряпку. За всю жизнь в моем доме столько пакости не видел. Он вообще напоминал старьевщика. Этот ужасный потрескавшийся портфель… Непонятно, на какой помойке он его выискал. А одет так, словно сошел с экрана старого фильма. Правда, опрятно, чисто, наглаженно, но ужасно. И эта дурацкая фетровая шляпа. Я и до сих пор считаю, что этот тип чокнутый. С головой у него не все в порядке.