Братство Майкрофта Холмса - Куинн Фосетт Страница 30

Распаковав купленные в Париже бритвенные принадлежности, я достал пачку пластырей. Их было всего десять. Чтобы заклеить рану в боку, потребуется по меньшей мере шесть. Разложив остальное имущество, я неохотно решил пустить на перевязку чистые носки. К этому времени меня уже трясло от холода: я чувствовал, что уже не в силах переносить напряжение. Вздрагивая от боли, вспыхивавшей в повреждённых мышцах при каждом движении, я осторожно выбрался из сюртука и остолбенело уставился на дырку в потёртой чёрной ткани. Мне было не по силам заштопать прореху так, чтобы она не бросалась в глаза. Но даже если бы я оказался достаточно искусным в рукоделии, удалить большое кровавое пятно было невозможно. На мгновение мне показалось, что я вновь стою над пропастью, провожая взглядом падающего туда верзилу. Лишь больно ущипнув себя за бедро, я смог мыслями вернуться в гостиничный номер и вспомнить, что мне следует поскорее освободиться от одежды. Жилет, конечно, тоже пострадал, хотя и не так фатально, как сюртук, а рубашка, пожалуй, сгодилась бы на тряпку не слишком взыскательной хозяйке.

Последнее открытие спасло мои носки. Я без колебаний разорвал рубашку и свернул тампон для раны. Подойдя к умывальному столику, я принялся при свете стоявшей там лампы разглядывать в зеркале раненый бок.

Рана оказалась поверхностной, дюймов пяти в длину, но достаточно глубокой, чтобы причинить неприятности. Конечно, нужно попытаться как-то избежать опасности заражения, но я располагал лишь маленьким пузырьком йода, предназначенного для обработки порезов при бритье. Ну, без этого придётся какое-то время обойтись, подумал я и, заскрипев от боли зубами, вылил содержимое склянки в рану. Из глаз брызнули слёзы.

Вся перевязка заняла почти час. К тому времени у меня от боли и напряжения тряслись руки и ноги. Ладони стали скользкими от пота, я с большим трудом мог удержать что-либо в дрожащих пальцах.

Когда же по завершении процедуры я устало натягивал ночную рубашку, то не удержался, восстановил в памяти события последних нескольких дней и сам удивился: за короткое время я успел примкнуть к организации врагов королевы, с поручением от них отправился в Европу, где в течение четырёх дней меня успели отравить наркотиками, чуть не утопили в ванне, и, наконец, только что подвергся нападению двоих вооружённых людей, одного из которых убил я сам, а другой погиб от неизвестной руки по неведомой мне причине.

Вне всякого сомнения, эти приключения не входили в тот круг обязанностей, который был определён мне, когда я нанимался на работу к мистеру Холмсу. Укрывшись поплотнее одеялом, я раздумывал о том, как сообщить ему обо всех этих событиях. После нападения над обрывом я пришёл к убеждению, что отсутствие обещанного послания означало больше, нежели простое недоразумение. Эта мысль повлекла за собой целую цепочку неприятных рассуждений, которые, вновь и вновь возвращаясь, мучили меня. Если эти люди были обычными грабителями, то всё происшедшее можно рассматривать как неприятность, которая могла случиться с любым одиноким путешественником. А если они не грабители? Нападение с каждым часом рисовалось в моём сознании всё более и более зловещими красками. Почему они так стремились убить меня? Кто убил второго нападавшего? Случайна ли пропажа моей бритвы, не говоря уже о ноже и пистолете? Следует ли мне тревожиться ещё и из-за этого? Конечно, их похищение могло и ничего не значить, но я не мог себе позволить отбросить даже малейшее подозрение. И ещё потом эта загадочная мисс Пенелопа Хелспай, насчёт которой я ещё не сделал окончательного вывода, хотя был готов посчитать нашу встречу прихотливой шуткой судьбы. Но это могло быть и не так. И я вновь и вновь задавался вопросом: какова же могла быть в этом случае её цель и кому она служит?

Сон ускользал от меня, и я всё шире разворачивал перед мысленным взором панораму этих странных событий и пытался найти выход из сложившегося положения. В конце концов усталость и боль всё же сломили меня, и я, так и не найдя спокойствия в раздумьях, впал в тревожную дремоту. Во сне незнакомые люди падали в пропасти, столь обширные, что в них могли бы скрыться целые океаны.

Из дневника Филипа Тьерса

М. X. всё утро был занят делами Адмиралтейства. Оттуда прислали троих служащих ему в помощь. Он отвлёкся лишь однажды, когда попросил меня отправить на континент ещё одну телеграмму. Конечно, я не имею права знать о подробностях этой работы, но вижу, что М. X. по-настоящему рассержен тем, что она так затянулась. Он всё сильнее беспокоится о Г., и если бы не критическое положение, сложившееся в Адмиралтействе, то ещё накануне вечером уехал бы в Европу. Он серьёзно опасается за жизнь молодого человека; в случае несчастья его гибель ляжет на совесть М. X. тяжёлым грузом.

«Помяните мои слова, Тьерс, — сказал он, — он вот-вот попадётся в когти Братства, и я чертовски неуверен, что смогу вырвать его из них».

Он уже заявил, что двоих из четвёрки клерков можно считать полностью свободными от подозрений, так как их почерков не оказалось ни в одном из документов последнего времени. М. X. убеждён, что они обрабатывали материалы раньше, задолго до налёта на квартиру. Он сказал, что, пока не просмотрит все бумаги до последнего листочка, не сможет развеять облако сомнений, скрывающих оставшуюся пару. Однако с того момента, когда ему удалось собрать все документы, положение стало намного яснее. Наверняка вскоре он будет точно знать, кто же на самом деле является преступником. Я должен этим вечером навестить мать и решить с церковью все вопросы относительно её земного упокоения.