Змеиная верность - Анна Акимова Страница 3

Вчера Людмила, отрыдав, решила, что она займется утренним оздоровительным бегом. Встать на час раньше и пробежаться по свежему воздуху – что может быть лучше для здоровья и фигуры? И голодать не надо! Она заставила Лизу поклясться, что та будет бегать вместе с ней, любовно приготовила и выложила на видное место спортивные костюмы и кроссовки. Лиза наблюдала за этими приготовлениями скептически. Она-то знала: отказаться от целого часа утреннего сна для Людмилы так же мучительно, как и от лишнего кусочка вкусненького.

А теперь она дрыхнет вовсю, и попробуй поднять ее на подвиг. Безнадежно вздохнув, Лиза встала, накинула халат и, подойдя к Людмиле, потянула с нее одеяло.

– Люда, вставай! Побежали худеть! Люда, вставай! Люда! Людка!! Людмилища!!!

Минут десять Лиза трясла и расталкивала Людмилу, но, кроме невнятного бормотания и мычания, ничего не добилась. Бесполезно. Дура она, Лиза, что поддалась вчера на Людмилины причитания и согласилась на эту безумную фитнес-идею. Вздохнув, Лиза убрала в шкаф спортивные костюмы и кроссовки и пошла варить себе кофе.

Завернув за угол подвального коридора, Михалыч остановился как вкопанный. В тусклом подвальном свете было видно, что на полу перед террариумом что-то лежит. Что-то большое и непонятное. Дверь террариума была приоткрыта, и оттуда тянуло могильным холодом.

Эту дверь с кодовым замком имел право открывать только Бахрам Магомедов, который отвечал в институте за содержание змей. И кода никому знать не полагалось. Правда, у Михалыча в каморке лежала бумажка с заветными цифрами, на всякий пожарный случай, но и об этом никому знать не полагалось. Что же это такое? Кто открыл змеюшник? И что это за странная штука на полу?

Михалычу было плохо видно, что лежит перед террариумом, но подойти поближе он боялся. Все-таки, вспомнив свой вахтерский долг, он заставил себя сделать несколько тяжелых шагов и, наконец, разглядел странный предмет на полу.

– Господи-Сусе-Христе!.. Царица небесная! – захрипел Михалыч, в ужасе взмахнул руками и выронил палку, которая с грохотом заскакала по бетонному полу.

И, словно разбуженная этим грохотом, со страшного предмета на полу поднялась и застыла, трепеща раздвоенным язычком, жуткая змеиная головка.

– Петр Лексеич! Савушкин ето, вахтер! – Голос Михалыча в трубке хрипел и прерывался. – Чего звоню-то… ето… Не знаю, как и сказать… Мертвяк у нас в подвале! Девка ета, Ленка. Курчавая, с третьего етажа. Лаборантша. Да тверезый я, Петр Лексеич, Христом-Богом клянусь, тверезый! Не ругайся, Петр Лексеич, в своем я уме. Правду говорю. Чего еще-то… А, змеюка на ей! Петр Лексеич, видать, она ее, Ленку-то… Я от ей еле убег. Не. Не, не зеленая, серая какая-то, черт ее там углядит! Петр Лексеич, мне милицию-то звать али как? Ага, ага, добро… Дождусь…

Михалыч положил телефонную трубку и, обхватив руками гудящую голову, горестно замычал. Кучерявенькую Ленку с третьего этажа было жалко, но еще жальче было себя. Теперь все. Прощай, непыльная работа в тихом месте, с Сашкиным спиртяшкой, с Веркиным вареньицем… Теперь затаскают по следствиям, уволят. Упаси Бог, еще и на него все свалят. Вот влип так влип.

В горле пересохло. Михалыч бросил тоскливый взгляд на тумбочку, но открыть не посмел. Нельзя. Сейчас начальство прибудет, начнется разбираловка. Не дай бог, кто унюхает свежак – греха не оберешься!

Он вспомнил про чай. Чай уже остыл, был едва теплый, а Михалыч любил горячий. Но выбирать теперь не приходилось. Михалыч снял блюдечко с кружки и жадно, в несколько глотков, опрокинул в себя густо-коричневую сладкую жидкость.

Внезапная мысль заставила Михалыча подскочить на табуретке. Что же это он забыл! Она, Ленка-то эта, не одна ведь оставалась! С начальством, а коли с начальством, то с него, с Михалыча, и спросу нет. Начальство за все в ответе!.. А он-то забыл с пьяных глаз, дурак старый, переполохался зазря. И бумага, бумага-то ведь выправлена по всем правилам, за всеми подписями. Сейчас он ее найдет, чтоб наготове была!

Он вскочил и со всей возможной скоростью поковылял к столу. Вдруг сердце подпрыгнуло в груди и остановилось. В глазах стало темно, в голове загудело, его потянуло куда-то вверх, вверх, а потом вниз, в темную вращающуюся воронку.

Он не испугался, только удивился: что это с ним? И это удивление так и осталось на его лице.

– Герман Юрьевич, простите, если разбудил. Метельчук беспокоит. ЧП у нас, Герман Юрьевич. Вахтер звонил, Савушкин. Ох, язык не поворачивается… Говорит, труп у нас в подвале обнаружил. Да самому не верится! Может, и делириум, у нас все может быть. Уже еду, из машины звоню. Разберусь, разберусь… Говорит, лаборантка, из Петраковской лаборатории. Петракову уже звонил, но он не отвечает. И по мобильному тоже. Кто ж его знает, может, у дамы… Да, еще… Савушкин говорит, что змею там видел. Ох, да уж хоть бы зеленую. Но я на всякий случай за Магомедовым заеду. Да, да, на месте решу… Да, полицию, да, хорошо…

Директор Института фармакологии Герман Юрьевич Полторацкий положил трубку и, болезненно морщась, стал выбираться из постели. Надо ехать. Сердце ныло от предчувствия крупных неприятностей. Надо же, труп… Немыслимо… Как это могло случиться? Ничего не понятно. Лаборантка… Когда все это произошло? Ночью? Или еще вчера? Что лаборантка могла делать в институте ночью? Ночные эксперименты? Это может пояснить только Петраков, а где он? Что-то неладно с Петраковым. Эти его истории с женами, а теперь вот лаборантка. Казалось бы, нормальный человек, молодой, талантливый, а вот ведь… Господи, хоть бы все оказалось неправдой, пьяным бредом вахтера Савушкина!

Говорил он Аничкову, старому ослу: не дело держать в институте ядовитых змей! Да разве ему докажешь? С кристаллическим ядом он, видите ли, работать не может, подавай ему «живой», от живых гадюк! А спорить со старым ослом – себе дороже. С Аничковым в институте никто не спорит, характерец его сволочной всем известен.

Сколько было мороки с этим террариумом, сколько инстанций пришлось обойти, скольких чиновников умаслить! А построить, а змей завезти, а герпетолога найти, а ставку ему выбить! И вот чем кончилось… Если это в самом деле несчастный случай со змеей, мало ему не покажется. А Аничков выйдет сухим из воды, как всегда, он непотопляемый. Господи, сделай так, чтобы все оказалось бредом старого алкоголика!

Позвонив директору института, Петр Алексеевич Метельчук, заместитель по административно-хозяйственной части и непосредственный начальник вахтера Михалыча, вырулил на Университетский проспект. На душе было неспокойно. Что там произошло? Как петраковская лаборантка оказалась в подвале? Может, с вечера еще лежит? Баба молодая, но мало ли. Сердце или еще что… А этот алкоголик не заметил. Давно бы его уволил, да попробуй найди человека на такую зарплату. И Петраков этот еще, где его носит? Вечно у него что-то, как черт ему ворожит. Уж хоть бы дело кончилось Михалычевыми глюками – тогда уволить и забыть. А если нет?

Подъехав к институту, Петр Алексеевич сразу понял – что-то все же случилось. На часах было около восьми. Около дверей института топтались две пожилые тетки – работницы вивария – и инженер-приборист Александр Грачев. Тетки, которые давно уже должны были кормить животных, устало колотили в дверь ногами, а Грачев стоял, зябко съежившись, пряча уши в поднятый воротник куртки – майское солнечное утро было по-сибирски холодным. Вахтер Михалыч дверь не открывал…